В Царском со дня на день ждали приезда императорского двора. И он, наконец, приехал, внеся большое оживление в жизнь дачников. Всюду теперь мелькали фрейлины, горнич­ные, кадеты, пажи.
Трепетно все следили за здоровьем императрицы Александры Фе­доровны: она должна была вот-вот родить. Каждый день отдыхающие появлялись на дорожках царскосельских парков, прилегающих к Боль­шому дворцу, потому что каждый день там происходило что-нибудь любопытное. То император Николай в коляске выезжал на Софийское поле, где проходили военные учения кадетов разных учебных заведе­ний. Потом туда проследовала сама императрица с дочерьми Марией, Ольгой и Александрой. А вечером в тот день, уже во время вечерней зари, наблюдали, как императорское семейство возвращалось с Софий­ского поля в новый Александровский дворец.
Наконец истек срок карантина родителей Пушкина, и Пушкин с Наташей отправились в Павловское. При встрече все обнимались, це­ловались и радовались тому, что старшие Пушкины могут теперь сво­бодно гулять по Царскому Селу и наблюдать за оживленной жизнью императорского двора.
Пушкин испытывал подлинное счастье, представляя свою Мадонну лучшим друзьям. Он был уверен, что они непременно влюбятся в нее, по-хорошему позавидуют и просто удивятся, что ему удалось завоевать такую красавицу, а познакомившись с Наташей, еще и удивятся, что эта юная чаровница, к тому же не пустышка и не синий чулок, а умница и разумница, чему он сам продолжал удивляться.
Когда они первый раз шли к Жуковскому, Пушкин рассказывал жене:
-  Знаешь, этот романтик в юности влюбился в свою двенадцати­летнюю ученицу, родственницу. И она в него тоже. Он терпеливо ждал, когда ей исполнится девятнадцать лет, и сделал предложение. Но полу­чил отказ. Мать ее была против.
-  А ты не нашу историю мне рассказываешь?
-  Да, у нас почти так же было. Только у нас все хорошо закончи­лось, а у Жуковского - печально. Девушка его вышла замуж за другого и умерла при родах. Представляешь, что он пережил? При его нежнейшей душе. Мне кажется, что он до сих пор любит свою Машу.
-  Ее Машей звали?
-  Да, Маша Протасова.
-  И «Светлана» его о ней?
-  Нет, Светлана - это сестра Маши.
-  Странно. Казалось бы, о Маше он должен был писать.
- Писал и о Маше.
-  Заходите, заходите, милейшие! - радостно приветствовал Жуков­ский чету Пушкиных.
-  Наталья Николаевна,— наклонился к Наташе Жуковский, целуя ей руку, — вы очаровательны. Пушкин говорил мне, что вы красавица, но чтобы такая! Слухи о вашей красоте до императрицы дошли, и она полна решимости познакомиться с вами поближе, даже на прогулки хо­дит по вашим тропам, чтобы невзначай встретить вас.
Наташа испуганно посмотрела на Пушкина. По прибытии в Цар­ское Село императорского двора они с Пушкиным стали выбирать для прогулок уединенные аллеи, потому что Наташа панически боялась встречи с царствующими особами.
Жуковский заметил волнение Наташи и поспешил успокоить:
-  Императрица — добрейшая женщина, напрасно вы боитесь ее, да и вряд ли при вашей жизни в столице, а сейчас в Царском удастся из­бежать этого знакомства.
-  Да я-то не против, - сказал, улыбаясь и обнимая жену за плечи, Пушкин, - только вот Наталья Николаевна боится этого знакомства.
Пушкин еще в Петербурге отдал на суд Жуковскому свои новые сти­хи. И теперь Жуковский, чтобы рассеять напряженность разговора, вы­нул из стола папку и протянул Пушкину:
- Возвращаю тебе твои прелестные пакости. Всем очень доволен.
Пушкин звонко рассмеялся. Наташа улыбнулась, радуясь очередно­му успеху мужа. А про себя подумала: "Может, надо довериться этому добрейшему Василию Андреевичу и перестать избегать императора с императрицей? В конце концов, эти прятки осложняют отдых и даже бессонницу вызывают».
"Я не могу спокойно прогуливаться по саду, - жаловалась она в пись­ме к дедушке Афанасию Николаевичу, требующему, чтобы внучка под­робно его информировала о том, как приживается в столице, — так как узнала, что их величества желали узнать час, в который я гуляю, чтобы меня встретить. Поэтому я выбираю самые уединенные места ".
-  И придворных витязей гроза приехала? - спросил Пушкин Жу­ковского.
Наташа насторожилась: о ком это он?
-  Приехала, приехала черноокая чаровница. И весь хвост поклон­ников - за ней.
- Это не страшно, — радостно засмеялся Пушкин.
-  Она ждет нас сегодня же, - продолжал Жуковский. - Приказала непременно привести Пушкина с его обворожительной женой.
"Вот как! Она уже и обо мне знает, - с горечью подумала Наташа, - а я о ней — ничего. Неспроста это».
И в сердце Наташи поселилась тревога. Не верилось Наташе, что Пушкин так страстно ожидает приезда императорского двора из-за Чуковского. Теперь было ясно, что ее вещее сердце опасалось приезда Двора не случайно. Какая-то черноокая красавица, приехавшая с дво-Р°м, околдовала обоих приятелей. Как оживляются они, когда говорят °б этой незнакомке!

184
- Что же ты мне ничего не рассказываешь про свою черноокую кра­савицу?! - с обидой выговаривала Наташа своему муженьку, когда они возвращались домой от Жуковского.
- Ах ты, моя ревнивица! — довольный, расхохотался Пушкин, — да, есть тут одна фрейлина императрицы, раскрасавица Александра Оси­повна Россет. Все мужчины любят ее за острый язычок. Умеет она под­держать любой, даже очень заумный, мужской разговор, кое-кто счита­ет ее академиком в юбке. Но она не синий чулок. Очень женственна и чрезмерно чувствительна.
- Какая-то фамилия у нее странная...
- Да-да, мать у нее - наполовину грузинка княжеских кровей, а на­половину — француженка, и отец — французский эмигрант. Только с родителями она рассталась в раннем детстве: отец умер, а мать, выйдя замуж вторично, отдала маленькую дочь на воспитание в Екатеринин­ский институт. Но и мать умерла через год. Так что сиротка много на­терпелась в девичьем институте, сама знаешь, какие там монастырские, а порой солдатские порядки. А уж если у воспитанницы нет родителей и покровителей, тут уж горе-воспитатели отводят свою жестокую душу на беззащитной.
"Однако как он нежно и с жалостью рассказывает об этой сиротке, будто сестра она ему или..." Наташа уже не сомневалась, что у Пушкина с этой "черноокой" Россет что-то было до нее. Может, теперь и порвано все, но явно было, было...
И очень ей грустно стало от этого понимания. Хоть и предвидела На­таша что-то подобное в поведении своего ветреного поэтического мужа, но не думала, что все это наступит так скоро, и покоем царскосельским не успели насладиться, и влечение их друг к другу вроде еще не остыло, а уж сгущаются тучи, того и гляди, беда придет.
-    Ты   знаешь,   -   продолжал   Пушкин,   не   замечая   волнения жены, - она ведь училась у Плетнева и закончила институт с вензелем. Ее сразу назначили фрейлиной к императрице Марии Федоровне, а по­сле смерти Марии Федоровны — к жене императора Николая Алексан­дре Федоровне.
Ждать знакомства оставалось недолго. В этот же вечер Жуковский с Пушкиным повели Наталью Николаевну в Большой дворец, где жили фрейлины императрицы.
Александра Россет оказалась небольшого роста, но прекрасно сло­жена. Стойким станом, с очень привлекательной необычной красотой смуглого лица, удивительно живыми и кокетливыми глазами. И она была полной противоположностью Наташи в характере и манере пове­дения. Она буквально рта не закрывала, активно споря с мужчинами по самым сложным философским и литературным вопросам, и мужчины зачарованно слушали ее. Речь ее была умна, красива, сопровождалась по-настоящему остроумным юмором, от которого Пушкин явно был в восторге и хохотал громко и заливисто.
185 Sgf
И все мужчины, казалось, были влюблены в эту юную, свежую, завлекательно обворожительную, умную женщину. А то, что Рос­сет - умная женщина, Наташа поняла сразу. Мало было бы одного природного дара общения, чтобы владеть не только сердцами, а и ума­ми всего разновозрастного мужского кружка, роившегося вокруг этой незаурядной женщины.
Оказалось, что Пушкин был знаком с Россет еще до женитьбы, уве­рял жену, что никаких особых отношений с нею у него не было и нет. Но как этому поверить, если зажигает Пушкина каждая красивая жен­щина, притом любого возраста? Это наблюдательный взгляд Наташи давно заприметил. Она уже попереживала по этому поводу и смирилась. Пока все это восхищение Пушкина другими женщинами заканчивалось ничем. Наташа верила, что Пушкин не изменяет ей. И в Царском ей вначале было очень хорошо и покойно. Они все время были вместе или рядом. Никаких женщин, отвлекающих Пушкина от нее, в Царском не было. До приезда царского двора.
И Россет, в отличие от жены, совсем не боялась побеспокоить Пуш­кина в ранние утренние часы, когда он работал в своем кабинете. Как вихрь врывалась она в дом Пушкиных чуть ли не каждое утро, кидала Наташе:
-  Пошли к Александру, - и тащила ее наверх к Пушкину, предупре­ждая его только фомкимокриком:
-  Мы идем!
Пушкин с мокрыми после утреннего купания, курчавящимися воло­сами, в коричневом сюртуке, без галстука соскакивал с дивана им на­встречу. Пол, круглый стол были завалены книгами, но он, разгуливая по кабинету, как-то умудрялся не задевать их.
-  Проходите, проходите! — радостно приветствовал он их. — Ваша критика, мои милые, лучше всех; вы просто говорите: этот стих нехо­рош, мне не нравится... Мне этого довольно.
Если же Наташа мешкала при появлении гостьи, пытаясь дочитать страницу книги или закончить вышивку, Александра Россет без всякой церемонии поднималась к Пушкину одна. И он всегда был рад этой женщине.
"Гораздо более рад ей, чем мне", - отмечала Наташа. И это ее очень огорчало. Она старалась еще долее задержаться, чтобы привести себя в порядок, скрыть неприязнь к этой нахальной женщине, так бесцере­монно врывающейся в ее жизнь и начисто разрушающей ту тонкую ин­теллектуальную связь, которую ей с трудом удалось наладить с мужем. Он только было начал дорожить ее мнением о своих новых сочинениях, а теперь его интересовал больше отзыв Россет о вновь созданном.
"Ну и пусть, ну и пусть, — говорила себе Наташа, — пусть милуются, а я не пойду наверх, не хочу наблюдать за их блестящими от возбужде­ния глазами".
Но Пушкин не начинал без нее читать, звал:186
— Ну где ты запропастилась, Таша?! Иди скорее!
И, тщательно скрывая свою ревность, Наташа покорно поднима­лась наверх. И она не успевала устроиться, как Пушкин приступал к чтению:
Три девицы под окном Пряли поздно вечерком. «Кабы я была царица, -Говорит одна девица, -То на весь крещеный мир Приготовила б я пир». «Кабы я была царица, -Говорит ее сестрица, -То на весь бы мир одна Наткала я полотна». «Кабы я была царица, — Третья молвила сестрица, — Я для батюшки-царя Родила богатыря»...
Пушкин прервал чтение и обвел взглядом женщин. Наташа с Россет переглядывались.
-  Не о нас ли с Азей и Кэт это? - спросила Наташа, - когда мы в Полотняном рукодельничали.
-  Может быть, может быть, - загадочно сказал Пушкин. -А в какой из сестриц вы себя видите, дорогие мои? Ну-ка, я бы знать хотел.
-  Я, конечно, хотела бы сына царю родить, - засмеялась Наташа.
-  А я — сначала замуж выйти, а потом... потом — тоже сына родить, — поддержала Наташу Россет.
-  Ну что ж, вы обе мне за это симпатичны...
Как-то совсем ранним утром, когда Пушкин обычно работал в каби­нете, Наташа услышала, что муж с кем-то разговаривает и хохочет сво­им заливистым смехом.
«Неужели с Россет? — подумала с горечью. — И как она смогла пройти незамеченной?! Только через балкон. Значит, и это теперь воз­можно?»
Наташа все-таки решила проверить, с кем там ее муженек развлека­ется. И, хоть Пушкин не любил, чтобы его беспокоили во время рабо­ты, решила, что проведать мужа можно, если он не один.
И она вошла.
Пушкин, в халате без сорочки, взъерошенный и возбужденный, громко разговаривал с незнакомым Наташе гусаром.
Гусар был очень юн и, увидев Наташу, весь зарделся и онемел.
Наташа тоже опешила и подумала дурное о муже.
А Пушкин, увидев онемевшую жену, расхохотался и сказал:

187 Ss?
-  Прошу любить и жаловать: граф Васильев, лейб-гусар. Возвра­щался с ученья домой в четыре утра, а я не спал, вот писал по заданию императора... И захотелось мне новости от него узнать, я его и позвал через балкон, чтобы тебя, моя радость, не беспокоить.
Гусар потом несколько раз заходил к Пушкину таким образом. А На­таша корила себя за ревность и дурные подозрения. И молилась, прося Господа простить ее.
Чаще Россет убегала так же стремительно, как и появлялась.
Но иногда оставалась обедать.
-  Я обожаю ваши зеленые щи с крутыми яйцами, - говорила она, усаживаясь в столовой рядом с Пушкиным на диван, обитый красным кретоном.
Для Наташи там уже не оставалось места, и она садилась напротив.
- Котлеты ваши со шпинатом - тоже объедение! - восклицала Рос­сет.
И довольный Пушкин смеялся и спрашивал:
- А от моего любимого крыжовничьего варенья вы откажетесь? Против пушкинского крыжовничьего варенья, сваренного по его
рецепту, привезенному из деревни, устоять не мог никто. И Наташа его сразу полюбила.
-  Конечно, не откажусь, - смеялась Россет, - видите, дворцовый обед прогуливаю. У вас все вкуснее.
-  При императоре это не скажите, а то они еще и на обед к нам за­хотят придти.
- Да уж! - только и сказала Наташа.
Исчезала Россет ненадолго. Через несколько часов, к вечеру, она уже заезжала за Пушкиными на дворцовых дрожках. Они жили в Царском без коляски, поэтому Пушкин радовался возможности прокатиться за чужой счет.
Усадив дам на сиденье, Пушкин сам устраивался верхом на перекла­дине дрожек, упоительно болтал и веселился.
-  Да не ревнуйте вы меня, — шептала Александра Россет Ната­ше, — мне все равны, что ваш Пушкин, что Жуковский, что Плетнев. Я их всех одинаково люблю   как умных талантливых людей, не бо­лее. Я вам не соперница, но будьте начеку, Пушкин - поэт, а все поэ­ты — чрезвычайно влюбчивы, так что тяжелую вы выбрали долю. Хотя женская доля — всегда тяжелая.
-  Откуда вы знаете? Вы еще и замужем не были...- возразила На­таша.
Намек на то, что Россет приближается к возрасту старой девы, был той неприятен.
-  Потому мне и замуж не хочется, что насмотрелась я на женихов и не жду от замужества ничего хорошего, — сказала она.188
Наташа знала, что многие мужчины делали Россет предложение. Тот же Василий Андреевич Жуковский. И она всем отказывала, а ей шел уже двадцать третий год, и надо было определяться.
"Возможно, поэтому она и язвит так зло, - думала Наташа, - как собака на сене: и замуж надо, а не хочется, потому что любви нет. Или любимый занят?..."
Как-то Россет, не придя утром к Пушкиным, заехала за ними как обычно, на дрожках. Пушкин, только уселись, принялся читать ей свое новое стихотворение...
— О, его надо немедленно переписать! - воскликнула Россет, - я зав­тра же передам его государю. Оно непременно понравится ему. Давайте вернемся обратно, и Вы перепишите стихотворение.
—  Возвращаемся! - радостно воскликнул Пушкин, разворачивая дрожки.
Наташа была уязвлена: она так ждала вечера, чтобы погулять, а Пуш­кин, даже не спросив ее согласия, по одному требованию этой гадкой женщины тут же поворачивает обратно, лишая жену прогулки...
И когда Пушкин, разворачиваясь, увидел, как надулась его Мадон­на, спросил:
— Ты не возражаешь, моя радость? Наташа с усмешкой ответила:
— Как ты надоел мне со своими стихами!
Россет с недоумением посмотрела на Наталью Николаевну и ска­зала:
—  Натали еще совсем ребенок. У нее невозможная откровенность малых ребят. А про себя подумала: «Или эта красавица уж очень ревнует Пушкина ко мне, или она набитая дура».
Наташа действительно ревновала Пушкина к Россет, и не только как к женщине. Наташе казалось, что она вполне может оценить творения мужа, но ему ее мнение вдруг стало неинтересно, а вот слово Россет ему было просто необходимо.
Наташа понимала, что всякая ее ревность, та или иная, - грешна. Старалась бороться с нею. Вот и сейчас, чуть успокоившись и коря себя за горячность, она сказала:
—  Пожалуйста, поворачивайте. Я вижу, что ему этого очень хочется. Но ревность и гордыня, тесно переплетясь, еще играли ею. И, когда
они вернулись домой, Наташа сказала:
—  Переписывайте, а я пойду посмотрю мои платья. Вы зайдите ко мне потом, чтоб сказать, что мне лучше надеть сегодня в театр.
И думала: «Коль они отводят мне место просто жены-красавицы, и никто в этом не сомневается, и все постоянно говорят об этом, вот я и буду сидеть молчком и ни во что больше не вникать. Но они неправы, и это очень меня огорчает. И Пушкин этого не понимает, не замечает и не хочет замечать. Ну и Бог с ними».

189 Ssr
Успокоившись, Наташа испугалась той неприязни, которую в ней вызывала эта навязчивая женщина, и корила себя, просила у Бога про­щения за свои дурные мысли, за недоброжелательность...
Пушкин чувствовал, что Наташа ревнует его к Россет, и внушал жене:
- В Россет много прекрасного и душевной деликатности, ты напрас­но ее недолюбливаешь. Она скоро станет Смирновой, императрица уже дала согласие на ее брак. И лучше тебя никого нет. Пойми это и не тер­зай себя.                          ,
Но не удавалось Наташе победить свою ревность к Россет.
Как и предсказывал Наташе Жуковский, что не избежать ей встре­чи с императорской четой, так и получилось. Встреча скоро состоялась. Вроде бы случайная.
Наташа так растерялась, что впала в сплин. Глаза боялась поднять и слова произнести не могла. А этого и не требовалось, ибо все остальные участники встречи были чрезвычайно разговорчивы.
-  Александр Сергеевич, и вы прячете от нас такое сокровище?! - го­ворила императрица. - Непременно приводите свою красавицу к нам.
-  Я бы рад, только Наталья Николаевна уж очень застенчива, - улы­баясь, очень довольный, оправдывался Пушкин.
-  А вы - запросто, - вступил в разговор император, до этого молча смотревший на Наташу, Пушкин отметил — раздевающим ее взглядом.
Наташа ничего этого не замечала. Если во время разговора она и поднимала иногда взгляд, то от волнения ничего не видела.
Итак, знакомство состоялось. И с тех пор Наталья Николаевна до самой своей смерти была взята в плен царской семьей. Большинство женщин порадовалось бы этому плену, а Наташа - нет.
Императрица поручила жене министра внутренних дел Кочубей, тоже племяннице Натальи Кириловны Загряжской, используя свое род­ство с Натальей Николаевной Пушкиной, привезти ее во дворец.
С этим графиня Кочубей и заявилась к Наташе, когда Пушкина не было дома.
Наташа растерялась:
-  Как же я могу поехать во дворец одна, без мужа?
Кочубей удивилась. Ведь, не в какое-то злачное место звала она мо­лодую жену Пушкина, а к самой императрице. Начала расспрашивать, как они живут с Пушкиным, не обижает ли он ее.
Наташа смущалась, но все-таки нашла в себе силы, чтобы не идти на поводу у любопытной графини, и сумела вежливо уклониться от рас­сказов о своей семейной жизни.
Наблюдательная графиня Кочубей отметила, что уж не так проста и наивна эта юная Пушкина, как о ней сплетничают. И отказом не оскор­била, но и не раскрылась. Пришлось ей только выразить Наталье Ни­колаевне пожелание императрицы видеть ее, красавицу, у себя, и что190
она, Кочубей, по-родственному, готова всячески способствовать этой встрече, когда Наталья Николаевна пожелает. С этим и расстались.
Потом одна из фрейлин императрицы шепнула Наташе, что импера­трица допытывалась у нее, в какой час и по какой дорожке гуляет жена Пушкина, чтобы встретить ее будто невзначай.
Наташа еще больше испугалась от такой настойчивости ее величе­ства.
-  У нас в Павловском - тишь и гладь, - говорила Надежда Осипов­на, заглянув к Пушкиным ранним утром. - Целый день гуляя по парку, не встретишь ни одного человека, все с утра уезжают на весь день в Цар­ское Село. А у вас тут — не протолкнуться. Мы с Архаровой приехали. К вам - на минутку. Вы, Наталья Николаевна, тоже, вижу, собираетесь на детский праздник в честь тезоименитства великой княжны Марии Николаевны?
Великая княжна Мария Николаевна была общей любимицей всех придворных и крутящихся вокруг двора: «картинка собой, она была так мила, ласкова и шаловлива, что полонила вокруг себя все сердца... Про ее неудержимую веселость и ребячью шаловливость говорили тогда во всех домах Царского Села».
-  Слышите? В парке уже играет музыка. До чего ж прелестна эта Мария Николаевна!
-  Да, все захотят увидеть эту веселую игривую девочку, так что на­роду будет много.
Наталья Николаевна с мужем тоже собиралась на праздник.
Надежда Осиповна ушла, а вскоре и Пушкины вышли из дома и на­правились к Александровскому парку, где намечались основные празд­ничные мероприятия.
Народу было полно, и все семьи — с детьми. Играл оркестр, по пруду скользили лодки, украшенные гирляндами цветов. В лодках под надзо­ром взрослых сидели разодетые, в цветах, лентах и затейливых шляп­ках, дети всех возрастов, с блестящими от восторга глазами.
На лугу специальные организаторы затевали игры с детьми. За этим наблюдала толпа взрослых, родителей и просто зевак. Везде было кра­сочно, весело.
-  Какие прекрасные дети! - сказала Наташа.
-  Надеюсь, и у нас скоро такие же появятся, - улыбнулся Пушкин, пожимая руку жене.
А пока они без устали бродили по парку, любуясь чужими детьми, забавными декорациями, наслаждались звучавшей всюду музыкой и красотой заходящего солнца.
На вечернем ужине, который завершил детский праздник, на столах было полно сладостей, так что полакомились и маленькие участники праздника, и взрослые.
Ночью у Наташи разболелся зуб.
-  От вчерашних сладостей,-шутил Пушкин.
191  Ss?
Но Наташе было не до шуток. Зуб так болел, что, казалось, вот-вот голова разлетится на куски от невыносимой боли. Наташа согласна была на то, чтобы зуб вырвали, но рвать было некому.
Пушкин предлагал положить на зуб кусочек чеснока, горничная Катя - луковицу.
Зуб успокоился лишь к утру. Но, только Наташа, наконец, уснула, все Царское Село еще почивало в сладком сне, в верхнем саду началась пальба из пушек.
Сначала все перепугались, но скоро поняли, что, вероятно, импера­трица разрешилась от бремени. Все давно этого ждали. Пушки произ­вели более двухсот выстрелов.
Оказалось, что император еще накануне, вернувшись из Новгорода, куда ездил усмирять чумной бунт, приказал начальнику кадетского ла­геря, расположенного в Царском, привезти четыре пушки артиллерий­ского кадетского училища к Новому дворцу.
Посланные к дворцу слуги доложили:
- Родился великий князь Николай Николаевич, наследник. И весть эта стремительно понеслась по Царскому Селу. Все радовались вместе с императорской четой и посылали поздравления.
Царское Село возликовало от радостного сообщения, что наши вой­ска взяли восставшую Варшаву. Пушкин с гордостью говорил, что его младший брат Левушка, скорее всего, участвовал в этой операции. Рос-сет гордилась тем, что два ее брата находятся в Варшаве. Жуковский в один присест сочинил стихотворение о взятии Варшавы, и в ближай­шие дни, в день рождения маленького великого князя Константина, придворные певчие уже исполняли новую песню на слова Жуковского.
Говорили, что государь встал на колени перед князем Суворовым, который привез в Царское Село эту радостную весть.
Наташа молилась и за наших, и за врагов. Всякое смертоубийство, даже в защиту родины, она считала греховным. И не она одна. Даже близкие друзья Вяземский, Фикельмон осудили Пушкина за стихотво­рение «Взятие Варшавы» и переписывались за его спиной: «...кровавые обязанности, ноу Поэта, слава Богу, нет обязанности их воспевать...», «Не будем подражать дикарям, которые пляшут и поют вокруг костров своих врагов».
Только недолго шло оживление в связи с приездом двора. Вскоре пришла весть о смерти от холеры великого князя Константина Павло­вича, и Царское погрузилось в траур.
Константин Павлович, брат императора, женился вторым браком, По большой любви, на полячке Жанетте Лович и жил в Варшаве. По-Ляки мечтали освободиться от российской зависимости и не жаловали великого князя.
Восстание же в Варшаве превратило жизнь этой пары в ад. Констан-Ин был назначен главным карателем восставших. Восстание подавили,192
но жить в Варшаве стало опасно для великого князя, и он решил вер­нуться в Россию.
По дороге на родину, в Могилеве, он внезапно заболел холерой и скоропостижно скончался.
Многие сочувствовали госпоже Лович. Она оказалась в Польше сре­ди двух огней. Муж ее, подавляя восстание, расправлялся с ее соотече­ственниками. Все польские родственники Лович отвернулись от нее.
Тело умершего цесаревича привезли в Петербург и похоронили в Петропавловском соборе.
Через день Пушкины с утра отправились на литургию по случаю праздника Спаса Нерукотворного (Третьего Спаса). Мозаичную, из са­моцветов, икону Спаса Нерукотворного подарила Наташе в приданое тетушка Екатерина Ивановна Зафяжская как семейную реликвию, уна­следованную от предка гетмана Дорошенко.
В конце августа Пушкина с Жуковским попросили присутствовать на лицейском экзамене. Пушкин был в восторге. А потом вечером, ког­да гуляли с женой, рассказывал:
- Лицеисты толпой ходили за нами. Эти мальчики умилительны до слез. Восторженные глаза, умные вопросы... И я таким пришел в Ли­цей, одиннадцатилетним. Романтичным патриотом, самоуверенным и крайне неуверенным ловеласом...
- В одиннадцать лет?
- Да, в одиннадцать лет. Это девочки в одиннадцать лет - царствен­ные принцессы. Они только еще начинают сознавать свою власть над мужчинами, становятся строгими, насмешливыми и мечтают о принце, о большой, на всю жизнь, любви.
- А мальчики разве не мечтают о любви?
-  Больше девочек мечтают. Только их мечты о любви сопровожда­ются ужасными телесными страданиями. И главное, в подростковом возрасте у мальчика - страстное желание обладать женщиной.
-  И как? Обладал ты?
- Зачем тебе? Ведь ревновать будешь, душа моя. И он перевел разговор в другое русло.
- Между прочим, меня в Лицее чуть не убили.
- Как? Совсем?
- Да-да, моя жизнь могла окончиться в Лицее... Меня тогда чуть не убил мой слуга.
- Слуга?! - ахнула Наташа. - Как это?!
- Он бандит был, разбойник, убийца и прятался в Лицее, опасаясь разоблачения, продолжая губить людей в свободное от службы в Лицее время. А я как-то заболел. Очень тяжело: с горячкой, лихорадкой, бре­дом. И его приставили за мной ухаживать. Все   в классах, а мы с ним вдвоем. Уж с какой целью он собирался убить меня, может, от скуки или зависти как к барчуку? Только, проснувшись как-то от бреда, я уви-
Щ                »ле
193  \эг
дел его с ножом, которым он крутил у моего горла, видимо, колеблясь резать меня или повременить...
-  О Боже! - воскликнула Наташа.
-  И, поверь, я не выдумываю, все так и было. Я, конечно, ужаснул­ся. Но никому не рассказывал. И как-то сразу быстро выздоровел. А его потом разоблачили. Оказывается, его уже давно разыскивали за убий­ство, а в Лицей полиция не догадывалась заглянуть.
Пушкин, гуляя как-то в одиночестве по Царскому Селу, встретился с императором. Пошли рядом. Говорили. Николая интересовало, как у Пушкина идет работа над «Петром».
-  Мне бы хотелось, - говорил император, - чтобы король Нидерланд­ский отдал мне находящийся у них домик Петра Великого в Саардаме.
-  О! - воскликнул Пушкин. - В таком случае я попрошу Ваше Ве­личество назначить меня в дворники.
Государь рассмеялся:
-  Александр Сергеевич, почему вы не служите?   Теперь с семьей расходы будут расти.
-  Расходы увеличились даже больше, чем я ожидал, — согласился Пушкин. — И я был бы рад служить, но не представляю себе больше никакой службы, кроме как литературной. Вот разве в архивах смог бы работать.
-  Тогда пусть вашей службой будет написание истории Петра, - ска­зал император. - Я назначаю вас историком и позволяю работать в тай­ных архивах. Это вполне возможно. Напишите про Петра Великого, вы интересно говорите о нем. Будете трудиться в архивах, писать свои кни­ги, это и будет вашей службой.
Пушкин этого совсем не ожидал и был так поражен, что некоторое время не мог ничего сказать.
- Вам не нравится мое предложение? Положим вам жалованье...
- Нет-нет, я согласен, я рад служить вам.
- Ну и отлично. Ну и хватит об этом. Почему вы один гуляете? Уж не хворает ли ваша красавица-жена?
-  Нет-нет, она в порядке. Совсем здорова. Просто у нее по утрам свои женские дела, а мне, прежде чем засесть за стол, надо одному по­гулять, обдумать...
- Ах, так! Так я нарушил ваше одиночество? У меня тоже есть свои желания.
И не успел Пушкин возразить императору, что он рад был погово­рить с ним, и поблагодарить за милость, как Николай быстрым шагом Догнал карету, ехавшую все время их разговора впереди тихим шагом, и Укатил.
-  Таша, мы спасены, царь дает мне жалованье! - возбужденный "летел Пушкин на дачу, вернувшись с прогулки.194
-  Что такое, что такое? - Наташа шла навстречу мужу, обняла его, поцеловала. — Успокойся, Саша, о чем ты кричишь? Сядь, успокойся, расскажи.
-  Царь берет меня в службу, дает жалованье и разрешает рыться в архивах сколько душеньке угодно. Дай Бог здоровья императору.
-  На какую службу? Какое жалованье? Расскажи все по порядку.
-  Николай    якобы    принимает меня на службу с жалованьем, но службой будет моя работа в архивах над историей Петра I. Ну, вовсе и не служба   это. Хожу туда, когда мне надобно, начальники мною не распоряжаются. Это же чудо! Получается, царь проникся государствен­ной важностью моей работы над историей Петра.
- Как когда-то к Карамзину при работе над историей России?
- Да-да.
«Я ждала, что так будет, я мечтала об этом, - думала Наташа. - чем Пушкин хуже Карамзина, которого император сделал придворным историографом?!»
- Да какое же жалованье, Саша?
- Точно ничего неизвестно, возможно, десять тысяч годовых, а мо­жет быть, пять.
-  Замечательно.
-  И в каком чине ты будешь служить?
-  Не знаю. Наверное, в самом низшем, я же не служил.
-  А в южной ссылке ты служил же?
-  Вообще-то, так. Я числился на службе, а не в ссылке.
-  Сколько лет?
-  Да почти семь.
-  Саша, ты должен похлопотать, чтобы тебе засчитали эти годы и повысили чин. Давай садись, и будем сочинять письмо к Бенкендорфу.
Начав письмо глубокой благодарностью за милости царя, Пушкин писал: «Я считался в Иностранной Коллегии от 1817-го до 1824— го года, мне следовали за выслугу лет еще два чина, т.е. титулярного и коллежского асессора; бывшие мои начальники забывали о моем представлении...»
Пушкин сразу похвастался новостью о своем назначении Нащоки­ну, написав ему в Москву и теще - в Ярополец.
Наталья Ивановна отписала, что несказанно рада тому, что Пушкин, наконец, — как все, начнет служить и получать жалованье, и зауважала зятя.
От Нащокина пришло печальное письмо: умерла крестница Пушки­на, маленькая дочка Павла Воиновича и цыганки Ольги Андреевны.
Наташа успела полюбить Нащокина сестринской любовью и даже всплакнула, сочувствуя горю Павла Воиновича.
А Пушкин сокрушался: «Значит, у меня тяжелая рука, больше не буду никого крестить».
Царское праздновало крещение новорожденного великого князя Николая Николаевича. Пушкины тоже участвовали в торжествах.
195 Ss?
Они начались в церкви Большого дворца. Четыре «камер-лакея в красных кафтанах внесли в церковь за зеленые ширмы маленькую кру­жевную корзиночку с новорожденным». Государь и великий князь Ми­хаил Павлович вели под руки жену князя Волконского, которой было во время крестин доверено носить виновника торжества на золотой по­душечке вокруг купели.
-Слышали, какая гроза была позавчера в Петербурге? - перешеп­тывались в толпе. - Говорят, все корабли в Кронштадте перевернуло. Крыши с домов срывало, на улицах из-за ливня было самое настоящее наводнение. Зато, сказывают, воздух очень освежился, это хорошо, вы­чистился воздух от холеры.
Дамы по случаю крестин явились «в русском платье, а кавалеры в парадных мундирах».
Опять прибыли на торжество из Красного Села вместе со своей учеб­ной артиллерией кадеты. И палили в Верхнем саду напротив Большого пруда из пушек более трехсот раз. А потом в приходской церкви забили колокола.
Вечером праздник продолжался на берегах Большого пруда. Огни иллюминации выписывали такие вензели, что толпа вскрикивала от восторга, била в ладоши и кричала «браво».
Приближались именины и день рождения Наташи: 26 и 27 августа. Наталье Ивановне, тоже имениннице, Пушкины заранее послали по­здравление, а теперь Пушкин возвращался из Петербурга с подарком для жены.
Наташа очень любила шали, которые в это время и в моде были. И, хотя шалей у нее уже было несколько, разных цветов, Пушкин вез ей еще одну, турецкую шаль голубого цвета. Он уже представлял, как оча­ровательна будет его Таша в этой шали, как обрадуется. И очень нерв­ничал, когда на карантинном кордоне шаль принялись окуривать и ко­лоть в нее какие-то лекарства.
«...женясь, я думал издерживать втрое против прежнего, — писал Пушкин Нащокину, — вышло вдесятеро. В Москве говорят, что я полу­чаю 10000 жалованья, но покамест не вижу ни полушки; если буду полу­чать и 4000, так и то слава богу».
Пригласили к небольшому застолью старших Пушкиных, Гоголя, Жуковского и Dona Sol - так все называли Россет по имени героини пьессы Гюго «Эрнани».
- Господи! Девятнадцать лет! - восклицал Жуковский, целуя руку Именинницы. - Совсем девочка!
Пушкин лишь улыбался и молча любовался своей Мадонной.
Заговорили о только что законченной Пушкиным сказке о царе Сал-тане.
~ Не о вас ли это, Наталья Николаевна? - балагурил Гоголь, читая наизусть:196
197
За морем царица есть, Что не можно глаз отвесть: Днем свет божий затмевает, Ночью землю освещает, Месяц под косой блестит, А во лбу звезда горит. А сама-то величава, Выплывает, будто пава; А как речь-то говорит, Словно реченька журчит. Молвить можно справедливо, Это диво, так уж диво?
Все, слушая тогда новую сказку Пушкина, думали одно и то же: царица-лебедь в сказке очень похожа на жену-красавицу поэта, и не просто красавицу, а добрую умную волшебницу.
Наталья Николаевна на слова Гоголя только улыбалась и поглядыва­ла на Пушкина. А Пушкин, тоже улыбаясь, но с хитринкой, говорил, не отвечая на вопрос:
-  Может быть, может быть...
Наташа не обижалась даже на острые шутки Гоголя.
Она жалела его за маленький рост, бедность и неприкаянность. Он постоянно был голоден. И всякий раз, когда Гоголь появлялся у Пуш­киных - а это бывало чуть ли не ежедневно - даже если было необе­денное время, Наташа приказывала слугам накрыть стол для чая, сама только чай пила, а Гоголю подавали полный обед. Он не отказывался.
Пушкин тоже любил Гоголя.
-  Слушай-ка, - рассказывал он жене. - Говорят, вся типография хохотала над гоголевскими рассказами, пока набирала текст.
Наташа тоже смеялась, читая «Вечера на хуторе...».
Скучать в Царском не приходилось, чуть ли не каждый день прохо­дили празднества: именины и дни рождения большой императорской семьи, именины Пушкина, именины и день рождения Наташи...
Потом в Царском открылась традиционная ярмарка. С деньгами у Пушкина было все хуже и хуже, но на новую шляпку для Наташи он все-таки раскошелился и радовался этому, любуясь своей красавицей.
Работалось Пушкину замечательно. Он закончил «Повести Белки­на», и теперь они вместе с Наташей переписывали их начисто, готовя к изданию. Даже Плетневу,своему литературному агенту и другу, Пушкин выдавал «Повести Белкина» как прозу молодого неизвестного еще пи­сателя. Так он робел, переходя с поэзии на прозу.
Плетнев потом, думая, что Белкин — начинающий писатель, кото­рому Пушкин покровительствует, посоветовал Пушкину продавать мо­лодого автора дешево, по 5 рублей за экземпляр. Пушкину пришлось признаваться, чья это проза.
Но Наташа знала, что Пушкин скрывается за Белкиным. И опять удивлялась неуверенности мужа. Она считала его лучшим писателем Рос­сии. Постоянно внушала ему, что сочинения его бесподобны, гениальны, как бы их ни бранили в газетах и журналах. А в результате Пушкин просто перестал интересоваться ее мнением, считая, что она не может правиль­но оценить его творения, что ей все нравится, а ему нужна была критика.
Повести были великолепны. Просто Пушкин впервые выступал прозаиком и очень боялся, что его проза окажется хуже стихов и тогда его заклюют. А ему очень важно было, чтобы проза его оказалась такой же востребованной, как стихи.
Внизу, пока Пушкин работал, сидела над книгой его Мадонна. Лю­бимая, желанная, понимающая, заботливая и пьянящая юная девочка. Это вдохновляло его.
Он работал над восьмой главой «Онегина» и описывал в муках Оне­гина свои страдания во время ухаживания за Наташей. Он помнил эти страдания до сих пор, помнил, как был близок тогда к самоубийству. Не переставал удивляться тому, что эта чудная Дева выбрала его, вышла за него и даже любит его.
И если тогда он только «искру нежности заметя», «ей поверить» даже не смел, теперь твердо верил, что Наташа любит его.
Я утром должен быть уверен, Что с вами днем увижусь я...
Читал, улыбаясь, Пушкин, спускаясь из своего кабинета вниз.
Его всегда умиляла по утрам «не убрана», без румян и макияжа эта удивительная девочка Наташа, ее прекрасная головка, склоненная над книгой, поджатые в кресло длинные ноги и радостный взгляд, всякий раз встречающий его после работы.
Наташа часто плакала над книжкой, и это смешило Пушкина и тоже умиляло.
—  Ты о чем, Саша? — спросила Наташа, подняв от книги взгляд и Радостно улыбаясь мужу.
—  Ничего, я так. Это из «Онегина». И вот это уже точно о тебе, — и |°н, обнимая и теребя Наташу, начал читать ей только что написанное:
Боюсь: в мольбе моей смиренной Увидеть ваш суровый взор Затеи хитрости презренной -i     И слышу гневный ваш укор. Когда б вы знали, как ужасно Томиться жаждою любви, Пылать — и разумом всечасно Смирять волнение в крови; Желать обнять у вас колени 198 (и Пушкин сопровождал стихи действиями, лаская жену)
И, зарыдав, у ваших ног
Излить мольбы, признанья, пени...
-  Ну, полно, Пушкин, разве я позволяю тебе так страдать?
-  Нет, милая, это о той крепости Каре, которая заставляла меня когда-то жутко страдать.
—  И все по твоей глупости, - смеялась Наташа. - Я влюбилась в тебя, как твоя Татьяна, слова при тебе вымолвить не могла, так стесня­лась, что глаза поднять боялась, а ты этого не видел, не понимал, вооб­ражал меня холодной кокеткой, напрасно мучился...
Да, теперь это Пушкин понимал. Понимал и то, что не напрасно так идеализировал Наташу. Она до сих пор поражала его своей потрясаю­щей простотой, чистотой, искренностью и бесконечной добротой.
Работая над «Онегиным», Пушкин не только списывал с Наташи свою героиню: он как бы писал Наташе ее будущее, как она должна по­ступить, если к ней вдруг придет другая любовь.
Он опасался, что эта девочка, обласканная двором, всеобщим вос­хищением, не устоит перед соблазнами света и обязательно попадет в сети какого-нибудь ловеласа, она ведь так юна! И сколькими бы добро­детелями она ни владела, коварная жизнь обязательно поставит ей ло­вушки. С помощью завистников!
Но я другому отдана; Я буду век ему верна...
— Так должна поступить Наташа, - напутствовал в «Онегине» Пуш­кин свою Мадонну.
Наташа безропотно приняла его режим. Фактически на весь день он бросал ее. И она самостоятельно училась управлять слугами, распоря­жаться по поводу обедов и ужинов.
Но она, как и Пушкин, не умела экономить деньги. Пушкин, всю жизнь живший или с родителями, или один, тратил легко, не задумы­ваясь, порывами и постоянно был в долгах. Так жили многие дворяне, при постоянном отсутствии наличных: то от крестьян доход задержива­ется, то время получить проценты из банка не подошло.
Ну, а Наташу мать еще не успела научить ведению хозяйства, счита­ла, что рано пока. Да и скрывала она от домочадцев доходы, свои траты на приживалов, чтобы не транжириться на наряды дочерей.
Девушки знали это. И старшие несколько раз делали попытки про­контролировать Наталью Ивановну. Но всякий раз это заканчивалось ссорой с матерью и даже скандалом.
Наташа же вообще в этом не участвовала. В доме матери ее саму кон­тролировали даже слуги. Теперь, при постоянной занятости Пушкина.
199 Ss?
Наташе самой пришлось управляться с хозяйством. И слуги всячески пользовались неопытностью и мягкостью характера молодой хозяйки.
Вроде бы жили просто и экономно. Не тратились на выезды, хотя карету нанимать приходилось несколько раз, ездили к родителям Пуш­кина в Павловское.
По Царскому Селу гуляли пешком. Наряды не покупали. Питались просто: ежедневно зеленые щи из крапивы и щавеля, молодой карто­фель, булочки с молоком. А деньги таяли.
- Надо бы проверить счета, - говорила Наташа. Интуиция ей под­сказывала, что их управляющий хозяйством безбожно ворует.
Пушкин потребовал счета, посмотрел их и взбесился. Расходы были утроены управляющим. В гневе Пушкин отхлестал его по щекам и уволил.
Управляющий возмутился и позвал квартального. Я, мол, не крепост­ной, а вольнонаемный, потому бить не дозволено.
Квартальный был большим поклонником Пушкина, восхищался его красавицей-женой, считал Пушкина смирным и добропорядочным ба­рином, потому заранее занял его сторону: Однако же важно и серьезно выслушал тех и других.
Обвинения Пушкина в адрес управляющего признал справедливы­ми, знал он хорошо эту братию управляющих, нагло обкрадывающих своих хозяев. А потому арестовал управляющего и увел в квартальную для проведения следствия и суда.
Лавочники, узнав обо всем этом, стали писать заявления на управ­ляющего, ибо брал он многое у них и на свое имя. И засадили его в дол­говую яму.
Управляющий взмолился. Стал просить у Пушкина прощения, обе­щал возместить перерасход.
Пушкин не верил уже этому человеку, не верил, что излишне по­траченное вернется к нему, но управляющего из долговой ямы все-таки выручил под залог.
И забыть бы эту историю, но деньги кончались, подходил отложен­ный срок уплаты десяти тысяч давнего карточного долга. И Пушкин писал в Москву Нащокину, просил похлопотать еще о небольшой от­срочке, до осени, до окончания курортного сезона, переезда в Петер­бург, когда он сможет оставить жену одну и съездить в Москву.
Мысли о деньгах были у Пушкина теперь всегда. И без крупных рас-ходов постоянно возникали мелкие и неожиданные. Пришлось срочно °тдать сначала 125 рублей вдове Дельвига за свой портрет художника Кипренского, который он приобрел в долг, а сейчас вдова нуждалась. Ьрат Левушка прислал из Польши, где служил сейчас, письмо о том, Что снова проигрался. Занял у генерала Раевского 300 рублей, и их надо ВеРнуть немедленно, заплатить подателю письма.
Плетнев, ведущий денежные дела Пушкина, сообщал: 10000 за «Бо-Годунова» употреблены следующим образом: 5000 отдано семье

200
201
Дельвига - долг был, - и 1000 по окончательному расчету за портрет. 4000 будет переслано Пушкину.
Вскоре Плетнев прислал Пушкину всего полторы тысячи рублей, оставшихся от гонорара, но Пушкин и из них тысячу тут же отправил в Москву Нащокину с просьбой погасить долг Горчакову.
—  Поселиться бы нам в деревне хоть на несколько лет, со всеми дол­гами я расплатился бы! — мечтал Пушкин.
-  В Михайловском?
-  В Михайловском родители часто живут. Купить бы свой кусок земли недалеко от Михайловского и зажить самостоятельно.
Этому старательно способствовала Прасковья Александровна Оси-пова из Тригорского, не просто соседка по Михайловскому, а добрый друг, надежный и заботливый.
«Нравится ли мне ваш воздушный замок? — отвечала она Пушки­ну. —Если я найду малейшую к тому возможность, я не успокоюсь, пока это не осуществится, но если это окажется несбыточным, то у грани­цы моих владений, на берегу реки Великой, находится маленькая усадьба: местоположение прелестно, домик окружен прекрасной березовой рощей. Продается одна лишь земля, без крестьян. Не пожелаете ли вы приобрести ее, если владельцы Савкина захотели бы с ним расстаться ?»
—  Ну, слава Богу, Вяземский расплатился за меня с Горчаковым. Одним долгом меньше.Вот и чек мой прислал, — говорил Пушкин, спускаясь из кабинета к жене. - Обещает скоро пятнадцать тысяч, ко­торые должен мне, отдать Догановскому и Жемчужникову за меня, и мне останется вернуть еще пять тысяч, и сделать это надо в ближайшие три месяца. Но ты послушай, что он еще пишет: «...измучился я на твой счет; не писал и к тебе так долго, боясь удостовериться о смерти твоей. Вот что две недели говорили в Москве, что ты умер - жена твоя осталась беременна, и так далее... одним словом я очень беспокоился...»
Наташа крестилась, улыбаясь. Пушкин хохотал над письмом.
Вяземский был увлечен Россет. Писал ей из Москвы очень нежные письма, а теперь, узнав, что она выходит замуж, беспокоился, как бы не попали письма в чужие руки. Просил Пушкина позаботиться о них.
Женихом Александры Россет был Николай Михайлович Смир­нов, чиновник Министерства иностранных дел, богатый помещик. По­том он станет губернатором, сначала в Калуге, потом в Петербурге, и сенатором.
Государь выделил Россет к свадьбе приданое - двенадцать тысяч ру­блей. Обычно фрейлинам выдавали всего две-три тысячи на приданое. И по Царскому пошли слухи: за что такая царская милость?
А вот Пушкину обещанное царем жалованье еще не поступало.
Нащокин писал, что вся отставная столица радуется за Пушкина или злословит по поводу высочайшей к нему милости. Но денег Пуш­кину по-прежнему не платили.

Не государственная важность пушкинских исследований заинтере­совала Николая. Он потерял покой из-за его жены. Никогда и нигде он не встречал подобной женщины. Женщины не только божественной красоты - красавиц на Руси предостаточно — но и необыкновенной женственности, грациозности, воспитанности, умения себя держать.
При первом знакомстве с Пушкиной Николая поразили именно ее красота и женственность и еще застенчивость. Уж очень мило, возбуж­дающе для мужчины, она смущалась.
Пушкин галантно спасал ее от вопросов, отвечал за нее на все. И ца­рице удалось успокоить это юное чудное создание.
Оправившись от смущения, Наташа стала спокойно и почтительно отвечать на вопросы императрицы, и они, уже вчетвером, отправились гулять по аллее парка.
Широко праздновали в Царском Селе крещение Руси. Сначала про­шла литургия в придворной церкви. Туда были допущены избранные, а остальные ждали на улице, потом все вместе крестным ходом отправи­лись «на Иордань», на Большой пруд, для водоосвящения. Впереди - ду­ховенство, потом - сам император Николай I, за ним - знатные особы.
Кадеты с ружьями замерли, когда мимо них проходил император. Они отдавали ему честь и били в барабаны.
-  Смотрите, смотрите! - шептались кругом. - Его Высочество государь-наследник - среди кадетов. С ружьем! И какой торжествен­ный! С какой гордой статью!
-  У Грота на пруду плавал небольшой, покрытый алым сукном, пло­тик, а на нем стоял стол под церковною парчовою пеленой.
В воду пруда с молитвою опускали крест Господень, в это время па­лили пушки и все крестились. А потом духовник кропил святой водой штандарт Кирасирского полка Его Величества, кадетские знамена и са­мих кадетов. Играла музыка, били барабаны. Все было очень красочно и торжественно.
Император частенько отлучался из Царского, посещая зараженные холерой области. В Царском, у Александровских ворот, был построен Очистительный дом, куда император, возвращаясь из опасных райо­нов, направлялся в первую очередь. Там его отмывали в теплой ванне, меняли одежду, и только после этого он шел к семье в Новый дворец.
Царю доложили, что госпожа Пушкина специально гуляет теперь по тем аллеям, в которые императорская чета не заглядывает.
- Ах проказница, - засмеялся он. И принялся каждое утро проез­жать во время прогулки мимо дачи Китаевой, которую снимали Пуш-Кины, надеясь увидеть в окне очаровательницу Пушкину.
И пару раз ему это удалось. В первый раз Наташа в пеньюаре задумчиво стояла у окна. И вздрогнула, увидев прямо у окна царскую карету. Николай послал ей воздушный поцелуй, и Наташа в ужасе отпрянула от окна.202
203
Женщина всегда чувствует, когда нравится мужчине. И со стороны императора Наташа сразу почувствовала особое внимание. И тоска овладела ею. Как бы беды не навлекло на нее это увлечение царя.
Пушкину она ничего не сказала, но стала избегать встреч с царству­ющей четой и думать, как ей избежать преследований императора.
Всем известно было, что царь - любитель женщин. И ни одна, на ко­торую устремится его взор, не смеет отказать императору. И мужья тер­пеливо переносят измены своих жен с императором. Некоторые даже гордятся этим, а другие и пользуются - для получения чинов и званий.
Пушкин не такой. И Наташа не намерена изменять мужу. И данное Пушкину царем жалованье уже не радовало ее. Возможно, царь вовсе не Пушкину давал это жалованье, а ей. И потребует что-то за эту милость.
И воздушный поцелуй, посланный ей в окно, фамильярный и даже нахальный, как ей показалось, есть начало преследования ее царем.
Второй раз император увидел Наташу в окне дачи уже одетой. За ней заехала Россет, и они тоже отправлялись на прогулку.
Вечером Наташа попросила Пушкина сделать шторы на окна.
- Зачем лишние расходы? - удивился он.
И Наташа рассказала ему о прогулках императора.
— Ну, подумаешь, царь увидит тебя, моя красавица. Пусть порадует­ся нашему счастью.
Однако Наташа настояла на своем, и на шторы потратились.
В середине сентября были, наконец, сняты холерные кордоны во­круг Царского. Но заболевания в Петербурге еще продолжались, и все опасались, что карантин вновь введут.
К середине октября погода испортилась. Задули холодные северные ветры.
Неожиданно в Царское явился брат Наташи Дмитрий. Его направи­ли служить в Петербург, и он поспешил навестить сестренку в Царском. Пушкины встретили его радушно. Наташа крутилась вокруг него, угощая.
Дмитрий видел, что сестра счастлива в браке. Молодые были как го­лубки. Наташа с обожанием смотрела на Пушкина, а Пушкин вился во­круг нее, нежничая и стараясь предугадать ее желания.
Вместе с Дмитрием Пушкин отправился в Петербург нанимать зим­нюю квартиру.
Двор уже переехал в Гатчину, а затем в Москву. Жуковский, Россет и тетушка Наталья Кирилловна Загряжская - в Петербург.
Оставаться в Царском Пушкиным было уже не к чему. И литератур­ные дела звали Пушкина в столицу.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://nerlin.ru/publ....0-10721