276
И вот они одни.
Хоть Наталья Ивановна и запрещала доче­рям читать романы, они читали. Когда девочки подросли, мать, не любящая летом жить у свек­ра, отправляла детей в Полотняный Завод, а са­ма уезжала в свой Ярополец. И тогда вся огром­ная и богатая библиотека деда была в их распо­ряжении.
Из книг, разговоров взрослых, девушки вро­де знали все о семейной жизни и, как им каза­лось, психологически были готовы к ней. Од­нако Натали как любая девушка ужасно боя­лась этого первого уединения с супругом.
Пушкин, познавший более ста женщин, пе­ред женой тоже сначала заробел. Страх девуш­ки, явно читаемый на лице, ее смущение и стыдливость сковывали его пыл. Но он не поз­волил этой напряженности затянуться. Он так долго и терпеливо ждал этого момента, с ог­ромным трудом подавляя свою страсть к Ната­ли, что больше ждать уже не было сил.
Шутками и нежностью он успокоил Ташу, заласкал, зацеловал, наговорил множество воз­вышающих ее слов...
«Он милый и нежный», — думала Наташа. Она чувствовала, что сейчас Пушкин ее безум­но любит.
И все-таки первая брачная ночь стала для нее тяжелым испытанием. Ей показалось, что
 277
никогда эти интимные отношения ей не пон­равятся.
Она была недотрогой, кошкой, которая хо­дит сама по себе. Быть такой ей помогала замк­нутость, неразговорчивость. При всей мягкос­ти натуры, отзывчивости, даже покладистости, она была упряма и настойчива, когда задева­лись ее сокровенные чувства и принципы. И, защищая их, стояла, действительно, как кре­пость Каре, не отступая ни на пядь.
Такая стойкая и одновременно нежная на­тура, может, и не прижилась бы в мире, слома­лась, погибла, если бы не глубочайшая вера Наташи в Бога. Библия учила чтить мужа, быть верной ему и покорной. Разумная головка На­таши говорила ей, что все женщины терпят в семейной жизни эту близость, значит, и она — должна. Должна покориться и безропотно вы­полнять свой супружеский долг.
Пушкин скоро уснул, а она долго не могла уснуть и молча молилась своей Богородице, просила помощи, просила дать терпения и умения помочь мужу.
Она опасалась, что из-за ее холодности Пушкин скоро разлюбит ее. К тому же увидит, что она — обыкновенная, простая, и скоро ра­зочаруется...
И ждать пришлось недолго. Уснула Наташа только к утру, а когда проснулась на следую-278
 279
ший день, то мужа дома не нашла. Слуги не су­мели объяснить хозяйке, где барин.
Пушкин и зимой, и летом обычно вставал очень рано, в шесть или, по крайней мере, в семь часов, и отправлялся на прогулку. Она могла длиться не один час.
Не нарушил Пушкин заведенной привыч­ки и после первой брачной ночи. И очень удивился, вернувшись после утреннего мо­циона, что молодая его супруга чрезвычайно взволнована его отсутсвием.

— Неужели нельзя было хотя бы записку на­писать, что ушел прогуляться? — упрекала мужа Натали.
Пушкин только теперь осознал по-настоя­щему, что полная его свобода закончилась вче­ра у алтаря, что теперь он не может распоря­жаться собой так, как ему хочется, так, как ему вздумается.
Ему удалось успокоить Ташу, и они сели пить чай. Но едва успели попить чаю, как яви­лись друзья Пушкина. Поздравить его. Натали показалось, что Пушкин уж слишком обрадо­вался гостям. За чаем он был какой-то смущен­ный, непростой, неловкий.
«Он тоже стыдится ночи», — подумала Ната­ша, и это ей понравилось. Смущение мужа вы­зывало нежность.
Компания была мужская. Натали не приг­ласили, она сначала отнеслась к этому маль­чишнику спокойно, ей не очень-то и хотелось общаться, устала от вчерашнего и ночного, хо­телось отдохнуть в тишине, и она, успокоенная теперь, что муж дома, уединилась с книгой.
Однако время шло, а мужчины все шумели, и муж к жене даже не наведывался. Натали ус­тала от книги, принялась бродить по комнатам, осматривать квартиру, даже в дверях кабинета, где собрались мужчины, показалась так, чтобы280
муж увидал ее, но Пушкин не прореагировал на появление жены.
И Натали почувствовала себя очень одино­кой в этой чужой квартире. Ее предчувствия и опасения оправдывались: Пушкин уже на вто­рой день семейной жизни охладел к ней. Она расплакалась.
«Ему со мной скучно, — плакала Таша, — мо­жет, он и любит меня, но только страстью, а по­говорить ему со мной не о чем: я мало образо­вана, неразговорчива, ему со мной скучно. Но я с удовольствием бы послушала, тихо сидя в уголке, их мужские разговоры. Ведь, они о ли­тературе и политике говорят. Мне тоже любо­пытно».
Пушкин расстался с друзьями только к обеду и, застав жену плачущей, очень удивился: с чего бы это...
Наташа рассказала все, о чем передумала, ожидая мужа. Пушкин радостно целовал ее и успокаивал:
— Вот так всегда поступайте. Не таитесь со своими обидами, а сразу все мне выкладывай­те. И к друзьям со мной ходить будете. Я рад то­му, что наши разговоры вам интересны. Вот объездим с представлениями родственников, и я введу вас в литературные кружки. Уверен, вам понравится. Там все просто, умно и без пития.
 281
Однако через день Пушкин опять ушел из дома, пока Натали еще спала, не вернулся и к обеду. Наташа мучилась ревностью и обидой, а тут еще повар пристал, будут ли хозяин обе­дать. А что она могла ему ответить? Она сама не знала, накрывать для мужа стол или нет.
Натали не могла понять, неужели трудно написать записку о том, когда вернешься. Она уже не настаивала извещать ее, куда и зачем муж направляется, но считала, что Пушкин обязан говорить ей, когда вернется. Ведь, она беспокоится, как бы чего не случилось.
Пушкин вернулся только поздно вечером и не застал жену дома. Она уехала домой и оста­лась там ночевать.
Слуги сообщили ему, где Натали, и все-таки Пушкин разгневался и помчался по ночной Москве к Гончаровым.
Натали была уже в постели, но Пушкин пот­ребовал, чтобы жена отправилась с ним. Прос­нулась Наталья Ивановна и набросилась на зятя:
— Третий день семейной жизни, а муж неиз­вестно где шляется! Девочка все глаза выплака­ла. О муже беспокоится...
Пушкин прервал возмущение свекрови:
—  Вы не имеете права! Не имеете права по­ощрять непослушание мужу своей дочери! Она теперь моя жена, а не ваша дочь, и должна ме-282
ня слушать, а не вас. Мы сами разберемся в на­ших отношениях, без вашего участия...
Пушкин нервно бегал по гостиной и разма­хивал руками.
— Еще и на тебя, дуру, скоро руку поднимет, — кричала Наталья Ивановна Наташе. - Как я тебя отговаривала, как предупреждала...
Молчавшая до сих пор Натали, тихо сказала Пушкину:
— Я сейчас, — и пошла одеваться.
—  Ну, и дура! — крикнула ей вслед Наталья Ивановна. — Потакай, потакай ему! Много слез тебе приведется вылить.
Дорогой домой Натали забилась в угол по­возки и сидела тихо, как мышка. Пушкин тоже молчал всю дорогу. А дома отправил слуг на их первый этаж и принялся воспитывать жену.
Он внушал Натали, что к мужу и жене об­щество и религия предъявляют разные требо­вания.
—  Вы, Наталья Николаевна, только что пе­ред алтарем дали клятву. Вы, конечно, можете съездить к сестрам, но лучше, если будете приглашать их к себе. И они будут рады уехать от самодурки-матери, и я, вернувшись домой, буду заставать свою жену дома, а не ездить по Москве в поисках беглянки.
Натали тихо плакала. Пушкин обнял ее, приласкал:
 283
— Вы верите мне, что я люблю вас? Натали неуверенно кивнула головой. Пуш­кин осушил поцелуями ее слезы и сказал:
— А теперь говорите, что там еще наболело на вашем сердечке. Хоть и поздний час, но луч­ше перед сном выяснить все ваши тревоги. До­говорились мы, что вы никогда не будете зата­иваться со своими печалями, и все будете мне рассказывать?
Натали опять молча кивнула.
—  Вот и выкладывайте.
Натали шептала, как ей печально и скучно одной в чужом доме. Как неудобно было перед слугами от того, что она не знала, ждать мужа к обеду или нет. Как она беспокоилась за Пуш­кина, когда он не вернулся ни к обеду, ни к ужину.
— Я привык вообще не обедать, а ужинать в шесть вечера.
—  Как?! — удивилась Таша, — голодный весь день?!
— Я так привык. И вы, Наталья Николаевна, только что перед алтарем дали клятву уважать своего мужа. А, значит, и доверять ему.
—  Не у женщин я был и не с приятелями ку­тил. Мы у Вяземского обсуждали очередной номер «Литературной газеты».
Наташа поверила и корила себя: «Он прав. Я не должна держать его при себе. Господь дал284
ему большой талант и много ума. И его долг ис­пользовать все это для блага людей. А я? Я должна стать его помощницей, верной, терпе­ливой, заботливой. Надо найти себе занятие, чтобы не томиться в ожидании мужа. И надо попросить его давать и мне какие-то задания, чтобы я могла быть для него полезной».
Когда Натали на следующий день подели­лась с мужем своими ночными размышления­ми, Пушкин сначала звонко рассмеялся, так что Натали чуть было снова не обиделась на мужа. Но Пушкин оборвал смех, увидев наду­тые губы своей Мадонны:
- Вот и умница, вот и умница! Я всегда знал, что ты - умница, моя красавица! Вот всегда и будь такой, радость моя. Не уподоб­ляйся матери. Сварливость не украшает жен­щину. И желание встать вровень с мужчиной — тоже. А о предложении твоем я подумаю. И кажется мне, что скоро я так загружу тебя пе­репиской моих рукописей, что ты караул зак­ричишь. Обещаю также приучить себя пре­дупреждать тебя, если собираюсь задержаться где-то надолго.
Примирение было достигнуто. Они неза­метно перешли на «ты». Оба остались до­вольны друг другом.
Через неделю Пушкины затеяли прием, бал. Пушкин представлял свою жену. Общество бы-
 285
ло небольшое, князь Юсупов, братья Булгако­вы, друзья Пушкина, сестры Натали...
Натали в роли хозяйки была очаровательна.
Бал начался с традиционного променада — полонеза. Пушкин с женой, взявшись за руки, пошли по залу ритмичным, мягким шагом, с плавными приседаниями, взглядами, и кив­ком головы пригласили гостей последовать их примеру. И гости парами устремились за мо­лодыми.
— До чего ж хороша и грациозна юная жена, — шептали мужчины, боясь обидеть своих дам.
Танец сам по себе развеселил и разогрел гос­тей. Но не успели танцевавшие остыть и отдох­нуть, как распорядитель бала, в роли которого выступал сам Пушкин, объявил фарандолу.
И пошла веселая суматоха с завертывани­ем танцующих, взявшихся за руки, в спираль, развертыванием спирали. Потом строили «мосты» и ручейками бежали под ними. Все разрумянились, развеселились. И Пушкин пригласил гостей отдохнуть к столу.
Большое застолье не планировалось. И не столько из экономии, сколько от отсутствия помещения для этого. Прямо в танцевальном зале расставили по углам столики с пирожны­ми, фруктами и напитками. Каждый мог по­дойти к ним в любое время. А сейчас устреми­лись все.286
Наташа и Пушкин, каждый сам по себе, хо­дили от столика к столику, по-хозяйски следя, чтобы всем гостям было удобно, чтобы всем всего досталось и чтобы никто не чувствовал себя на балу неуютно.
Наташа в роли хозяйки умиляла Пушкина, а гости восхищались юной хозяйкой и постоян­но хвалили Пушкину жену. Они вдвоем прек­расно смотрелись рядом, несмотря на разницу в росте: весь сияющий от счастья первый в Рос­сии романтический поэт и скромная девочка с удивительной романтической красотой.
Пушкин смотрел на нее с обожанием, она на него с любовью и заботой.
— Они как голубки! — говорила сестра Пуш­кина Ольга брату Левушке.
С молодой женой наперебой танцевали все мужчины. Старик Юсупов сожалел, что нет у него сил потанцевать с красавицей-хозяйкой. Пушкин тоже не терялся, приглашая дам, од­ну задругой. Он веселился, но поглядывал за женой, и несколько раз поймал на себе ее лю­бопытствующий, тревожный взгляд. Усмех­нулся про себя: «И эта чудесница еще ревнует
меня!»
- Славный бал, - говорили гости, — просто не верится в такое скорое перерождение Пуш­кина. Всю жизнь прожил по трактирам — и вдруг такое завел хозяйство.
 287
За окном бушевала вьюга, а в доме Пушкиных было тепло и светло. Гости не расходились до трех часов утра. Танцевали еще вальс, опять поль­ку, а потом затеяли шарады. Вечер удался, гово­рили, расходясь, гости.
Так началась их семейная жизнь.
Холодность Наташи сначала беспокоила Пушкина, вызывала сомнение в мужских спо­собностях, но и возбуждала:
Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем, Восторгом чувственным, безумством,
исступленьем,
Стенаньем, криками вахканки молодой, Когда, виясь в моих объятиях змией, Порывом пылких ласк и язвою лобзаний Она торопит миг последних содроганий!
О, как милее ты, смиренница моя! О, как мучительно тобою счастлив я, Когда, склоняяся на долгие моленья. Ты предаешься мне нежна без упоенья, Стыдливо-холодна, восторгу моему Едва ответствуешь, не внемлешь ничему И оживляешься потом все боле, боле -И делишь наконец мой пламень поневоле!
Он был упоен своей красавицей, а она тихо и твердо растила из себя, юной, флегматичной девочки женщину, жену...288
И Пушкин высоко ценил ее старания. Он обожал Ташу, и часто себя корил:
Когда в объятия мои Твой стройный стан я заключаю И речи нежные любви Тебе с восторгом расточаю, Безмолвна, от стесненных рук Освобождая стан свой гибкий. Ты отвечаешь, милый друг, Мне недоверчивой улыбкой; Прилежно в памяти храня Измен печальные преданья, Ты без участья и вниманья Уныло слушаешь меня... Кляну коварные старанья Преступной юности моей И встреч условных ожиданья В садах, в безмолвии ночей. Кляну речей любовный шепот, Стихов таинственный напев, И ласки легковерных дев, И слезы их, и поздний ропот.
И опять ползли сплетни в обеих столицах. Пушкину приписали стишки:
Хочешь быть учтив - поклонись. Хочешь поднять — нагнись; Хочешь быть в раю — молись, Хочешь быть в аду — женись!
 289
Кто-то прозвал молодых Вулканом и Вене­рой. Никто из знавших Пушкина, даже близкие друзья, не верили, что Пушкин остепенится, считая его вообще не способным к семейной жизни. И опять одни жалели Пушкина - не долго придется ждать рогов ему. Другие вздыха­ли по Натали: бедная девочка. Смеялись:
—  Пушкин боится встать рядом с женой-красавицей, потому что рядом с нею выглядит еще уродливее и ниже. Ведь, он на пятнадцать сантиметров меньше жены.
—  Гончарова — девочка беленькая и чистень­кая, пока — неловка и неразвязна, а глаза — лу­кавые, как у гризетки, так что бедному Пушки­ну нужен глаз да глаз за женушкой. Московши-на отражается на ней довольно заметно. У де­вочки нет вкуса, это видно по безобразному ее наряду. Она даже просто неопрятна, скатерть и салфетки запачканы. Ясно видно, что хозяйка -никудышная, — судачили побывавшие в доме на Арбате незванные друзья.
На самом деле многие просто пытались по­ухаживать за неопытной женой-красавицей из­вестного поэта. Одни от искренней влюблен­ности в Натали. Другие — от развратности, ко­торая процветала и в девятнадцатом веке. Де­вушки тогда держали себя, в основном, строго. А жены часто вели свободный образ жизни без осуждения общества. Может, по причине зак-
290
лючения браков не по любви, а по материаль­ным мотивам. Может, потому, что в этих браках муж был старше жены на двадцать-тридцать лет, и закрывал глаза на женские шалости. Да и расторгнуть брак тогда было почти невозмож­но. Обычно супруги, не оформив развода, просто жили отдельно и каждый своей жизнью. Так что у каждой дамы был, говоря современ­ным языком, гражданский муж, или любовник.
Пушкин тоже был «старым» мужем, а его жена — бедной невестой. Многие не верили, что Натали полюбила непривлекательного мужчину Пушкина, и спешили потоптаться ря­дом с красавицей, подбодрить ее своими уха­живаниями, соблазнить.
Получив отпор красавицы, злословили, со­чиняли свои приключения с Натали, хулили ее.
Таковые находились даже среди друзей Пушкина, которые не хотели терять его для се­бя, ревновали к жене, а свое коварство оправ­дывали тем, что якобы испытывают молодую жену на стойкость и пристойность.
Так что жизнь Наташи после свадьбы очень быстро осложнилась. Доверчивость к некото­рым друзьям мужа — поколебалась. И Пушкин стал заставать жену в слезах довольно часто.
Пушкин устранил осложнение резко:
— Не принимай без меня ни одного моего друга и знакомого. Даже самого близкого. Не
 291
выходи к ним. Пусть слуги говорят, что мужа нет, а жена не принимает. И без всяких поясне­ний. С друзьями я сам объяснюсь, а недругам нечего у нас делать.
И все-таки Натали с трудом привыкала к роли жены знаменитого поэта. Все старались через нее узнать, не написал ли муженек чего новенького, просили у нее стихов Пушкина.
Надо было юной женщине учиться обходить­ся с навязчивыми просителями по-светски, от­казывать, не обижая и не вызывая их гнева.
Пушкин держался молодцом. Вовсю развле­кал свою молодую жену. Чуть ли не каждый день они с Ташей ездили к кому-нибудь предс­тавляться, знакомиться, на балы, на катания, в театр... Пушкин был по отношению к жене бе­зупречен.

292
Еще стояли легкие морозы, Натали в голу­бой бархатной шубке, в меховой шапке, как ко­ролева, выходила из дорогой кареты, которую нанимал для разъездов Пушкин. Он очень ста­рался сделать своему бриллианту достойное обрамление. Деньги беречь он никогда не умел и теперь быстро растрачивал все появившиеся.
А Натали беззаботно блистала. Говорили:
- Жена Пушкина — прелесть как хороша.
И Пушкин писал другу: «Я женат и — счаст­лив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось - лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился».
Он, действительно, переродился. Все отме­чали, что сумасброд Пушкин стал сдержан, рассудителен, пристоен, галантно ухаживает за своею прекрасною женой и смотрит на нее с обожанием.
И после медового месяца не разочаровался Пушкин в своей Мадонне, писал другу: «...жен­ка моя прелесть не по одной наружности...»
Только творчеством заниматься было уже некогда, и это начало тяготить Пушкина. И тут Таша поддержала его, она тоже устала от бур­ного общения, тоже беспокоилась, почему Пушкин совсем ничего не пишет, не она ли то­му виной.
 293
Они стали избегать компаний. Пушкин ста­новился домовитым домоседом, всячески от­махивался от стараний Вяземского увезти его из дома, не прерывать полностью дружеских связей, так необходимых в издательских делах.
Пушкин нехотя, при настаивании Натали, соглашался с Вяземским и выезжал на немно­го. Это домовитое настроение и творческим де­лам было на пользу.
Однако говорили, что Пушкин в первые же месяцы семейной жизни так поистратился, что заложил бриллианты жены.
Другие спорили, что заложила бриллианты Натали теща, чтобы справить наряды дочери, но выкупать драгоценности предоставила зятю.
С деньгами, действительно, было уже плохо. Пушкин надеялся, что оставшихся от заложен­ного подарка отца им хватит на первый год жизни. Но оба молодожены хозяйство вести не умели, да Натали и не перечила мужу, когда он зазывал друзей к себе, нанимал дорогую карету чуть не каждый день.
Через неделю после венчания Пушкин пи­сал тестю в Полотняный Завод: «Спешу извес­тить Вас о счастии моем и препоручить себя Вашему отеческому благорасположению, как мужа бесценной внуки Вашей, Натальи Нико­лаевны. Долг наш и желание были бы ехать к Вам в деревню, но мы опасаемся Вас обеспоко-

294
ить и не знаем, в пору ли будет наше посеще­ние. Дмитрий Николаевич сказывал мне, что Вы все еще тревожитесь насчет приданого, моя усиленная просьба состоит в том, чтоб Вы не расстроивали для нас уже расстроенного име­ния; мы же в состоянии ждать. Что касается до памятника, то, будучи в Москве, я никак не могу взяться за продажу оного и представляю все это дело на Ваше благорасположение.
С глубочайшим почтением и искренно сы­новней преданностью имею счастие быть, ми-лостливый государь дедушка,
Вашим покорнейшим слугой
и внуком.
Александр Пушкин».
Однако теперь Пушкин уже серьезно был озабочен стремительным опустошением своего кошелька, теребил друга Плетнева, ведущего его издательские дела, чтобы тот поживее вер­шил их и присылал деньги.
Отравляла семейную жизнь Пушкиных и Наталья Ивановна. Она хотела выкачать из влюбленного зятя как можно больше, посто­янно упрекала его в жадности, мол, мало тра­тит на красавицу жену. Уговаривала дочь быть требовательной к мужу, его мужские компа­нии ограничивать, упрекала и пилила зятя прямо при Натали, чего Пушкин не выносил.
 295
Он хотел сам руководить женой, без тещи­ного влияния, без унижающих его мужское достоинство нравоучений.
Он не мальчик, чтобы так обходиться с ним. Поэтому между ним и Натальей Иванов­ной то и дело вспыхивали ссоры. А однажды Пушкин даже выгнал тещу из своего дома, когда она принялась внушать дочери, что луч­ше, пока не поздно, разъехаться с мужем.
Уже через полтора месяца после венчания Пушкин писал в Петербург Плетневу, прося быстрее подыскать ему дачку. И хотя квартира на Арбате была оплачена до июля, он твердо решил уехать из Москвы как можно скорее. В крайнем случае дотянуть до мая, чтобы не на­нимая квартиры в Петербурге, из экономии, сразу уехать на лето в Царское Село.
Царское Село влекло Пушкина по эконо­мическим соображениям: квартир пустых много — недорогие значит, жизнь дешевая. Экипажа не нужно. Только так можно сэконо­мить рублей тридцать, а этого хватит на месяц скромного пропитания всей семьи со слугами.
Но Царское влекло и уединением «вдохно­венным», «в кругу милых воспоминаний и тому подобных удобностей».
Последние полгода предсвадебная и послес-вадебная суета не давала возможности посерь-296
езному засесть за работу. Замыслы уже мучили Пушкина своей невысказанностью.
А в Царском должно быть сейчас тихо и уе­диненно. Петербург рядом, издательские дела можно вести, не прерывая отдыха и не отрыва­ясь от семьи.
Натали была согласна с мужем. Мать и ей надоела своими поучениями и придирками.
Наталья Ивановна, действительно, втайне от жениха, основательно поистратилась, устра­ивая судьбу младшей дочери. Она любила Ташу больше всех за ее кроткий нрав и глубокую ре­лигиозность.
Александра и Катерина, увидев, при этих хлопотах, что у матери все-таки есть какие-то средства и что она просто прикидывается перед ними обедневшей, открыто возмущались при­жимистостью матери, упрекали ее в том, что по ее вине они могут остаться старыми девами.
Наталья Ивановна глубоко обиделась на до­черей. Не о них ли она думала, когда отговари­вала Ташу повременить с замужеством, пока сестры не найдут женихов?! Не о них ли дума­ла, когда, тратя нервы, пыталась выудить у же­ниха Таши как можно больше?! Не маленькие, уже должны понимать, как матери тяжело вес­ти дела при больном их отце, полностью сняв­шем с себя заботу о детях.
 297
— Вот и поезжайте в семейство дражайшего папочки, — сказала она дочерям, — а я, такая плохая, отдохну от вас. Вы вполне взрослые, чтобы без меня устраивать свою судьбу.
Сыновья уже были пристроены...
Печальным было расставание Натали с сестрами. Они уезжали в Полотняный и не только на лето, а на постоянное проживание. Наталья Ивановна говорила, что устала от за­бот о младшей дочери и хочет отдохнуть одна в своем Яропольце. Оставлять же старших доче­рей в Москве с нездоровым отцом и без прис­мотра невозможно. Пусть поживут все в По­лотняном, под опекой дедушки.
И в Москве-то они не так часто выезжали в свет, а теперь отдадут свою молодость дереве­нской скуке. Они плакали навзрыд, прощаясь с Ташей. И тоже вся в слезах, Натали навсегда запомнила эту печальную сцену, и дала себе слово обязательно помочь сестрам, вытащить их из Полотняного в столицу.
В такую долгую дорогу Натали отправлялась впервые. Хоть и мало было ее приданое, но сундуков и коробок набралось предостаточно. Многочисленные родственники насовали ей в дорогу много подарков: и нарядов, и варений, и пирогов. Пушкин ехал налегке.
Дорога была длинной и утомительной. Да­же этот, центральный тракт, был в плохом сое-298
тоянии. Карету трясло, кидало из стороны в сторону.
Чтобы отвлечь Натали от скверной дороги и скуки, Пушкин принялся обучать ее игре в шахматы. Натали обрадовалась. Ей давно хоте­лось освоить шахматы. И Пушкин был удивлен находчивостью своей жены. Она все хватала на лету, требовала от Пушкина все новых и новых партий. И к концу пути даже обыграла его.
Пушкин возбужденно хохотал и грозил же­не пальцем:
- Нельзя обыгрывать учителя! Не смейте, Наталья Николаевна! Вы, наверняка, где-то схитрили, а я зазевался, потому что мне уже на­доели шахматы, а вы никак не угомонитесь.
В Петербурге он последнее время всегда жил в трактире Демута, туда он и привез свою молодую жену. Трактир находился в центре Пе­тербурга, недалеко от Зимнего дворца.
Они сняли номер из двух комнат, очень скромный. Но оба не были избалованы рос­кошью. Наташе Петербург нравился, но и пу­гал множеством народа, высокими серыми ка­менными домами.
Предполагалось, что они проживут тут день-два, но получилось гораздо больше. Хоть многие питерцы уже разъехались по дачам и имениям, оставшиеся все хотели непременно увидеть Пушкина с женой, посмотреть на него
 299
нового, расставшегося с юношеской неугомон­ностью, и на женщину, которая сумела обуз­дать закоренелого холостяка и гения.
Пушкин планировал прожить в Царском до января, поэтому квартиру искал теплую, не­большую, слуг брали с собой немного. Нужны еще кухня, да сарай. А вот без сада и обойтись можно, все Царское — сад. Главное, чтобы ка­бинет был!
Такую «фатерку» ему и подыскал Плетнев в Царском Селе, на углу Колпинской и Кузьми­нской улиц, в доме вдовы царского камердине­ра Китаева. Дом был новый, теплый, удобный, оригинальный и красивый. Угол, выходящий на две улицы, был закруглен, четырнадцать ам­пирных колонн украшали его.
В доме было десять комнат. Пушкин выбрал под свой кабинет комнату в мезонине: почти весь день в ней будет солнце, а Пушкин любил жару.
Мебель дали им во временное пользование Вяземские. Натали предложила купить шторы на окна, а Пушкин сказал:
— Обойдемся. Пусть солнце гуляет по комна­там, а любопытствующие не увидят ничего — высоко окна.
Только устроились, Пушкин потянул жену к Лицею, в парк. Почти бегом тянул ее по алле-300
ям, то вдруг останавливался, оглядывался кру­гом, будто иша знакомые места, то мчался дальше. Потом вдруг усадил ее на скамейку и велел сидеть, не двигаясь, над книгой, а сам ку­да-то исчез. Натали, не поднимая головы, по­искала мужа взглядом и не смогла сдержать улыбку. Пушкин прятался совсем рядом в кус­тах акации и глядел на нее восхищенным взглядом.
— Мальчишка, — подумала она, пряча улыб­ку, — тридцатилетний мальчишка.
Он уже тянул ее дальше, ставил у фонтана в профиль, приказывал стоять не двигаясь, а сам убегал дальше по аллее и издали смотрел на нее.
Таша была близорука и не видела теперь вы­ражение лица мужа, но женская интуиция подсказывала ей, что Пушкин любуется ею, что он будто сравнивает ее с кем-то из своего прошлого, что ему очень хочется, чтобы она оказалась похожей на какую-то женщину из прошлого, и ей не хотелось разочаровывать его. «Наверное, он очень ее любил, — думала Натали о той невидимой сопернице, — почему-то та отвергла Пушкина, и теперь ему очень хо­чется, чтобы я вытеснила тот давний, но живу­щий еще в его сердце образ давней любимой, чтобы я была похожей на нее».
 301
Это сравнение не унижало ее и даже не оби­жало, потому что Натали ясно чувствовала, что оправдывает надежды мужа. Пушкин был в са­мой настоящей эйфории, в счастливом возбуж­дении.
«А ведь мы уже полгода, как женаты, — тоже радостно думала она».
Могло бы и притупиться первое чувство, а Пушкин будто еще больше влюблен и не скры­вает этого, восхищается ею и своей любовью, как будто только сейчас открыл в жене еще что-то новое, по-настоящему восхитительное и кричит об этом на всю ивановскую.
Чуткое сердце Наташи Гончаровой не оши­балось. Пушкин, действительно не случайно водил ее по Царскосельскому парку, и, действительно, сравнивал с нею свое детско-юношеское воспоминание, свою первую нас­тоящую любовь к недосягаемой женщине, им­ператрице Елизавете Алексеевне, образ кото­рой, уже умершей, носил в сердце до самой влюбленности в Натали...

НАЧАЛО ЗДЕСЬ: http://nerlin.ru/publ....0-10687