Начало здесь: http://nerlin.ru/publ....-0-6065

История четвертая, религиозно-философская

Радость познания

(окончание)

Концерт, на котором Светлана и Аня сидели бок о бок и не раз украдкой вытирали слёзы, еще больше сблизил их. Когда Евгения Смольянинова пела лермонтовское «...И в Небесах я вижу Бога», казалось, что голос ее идет сверху, из-под купола невидимого храма, вбирая в себя на этом медленном пути нежный звон множества колокольчиков. На пении «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою...» слёзы у обеих уже лились градом.

После концерта, по дороге к метро, Аня решилась спросить:

– Как ты думаешь, могу я пригласить Арсена к себе в гости? Родители уехали на две недели к брату в Лондон, так что я одна. Дело не в боязни чего-то, а просто – прилично ли это?

Старший брат Ани женился на англичанке, приезжавшей в Москву практиковаться в русском языке, и жил теперь в Лондоне, хотя и был уверен, что это не навсегда.

– Дело в том, прилично ли это? – повторила Светлана вопрос юной барышни. – Вот как раз наоборот, пташка моя: дело в том, надо ли этого бояться? Кришнаит или не кришнаит, но он – южанин, то есть человек горячего темперамента. Сколько натерпелись в студенческие годы мои подруги, отдыхая на Кавказе без родителей и не понимавшие этого! Меня спасало от неприятных историй то, что всегда рядом был отец: мы с ним ездили на своей машине к приятелю отца – баянисту сочинского санатория, а уже из Сочи – везде... Да, так вот… Приходите-ка лучше в гости ко мне. Я нередко бываю в своей квартире, там вас и приму. Заодно познакомлюсь с твоим любимым – если не вместо мамы, то вместо старшей сестры.

– Спасибо, я так тебя и воспринимаю, – благодарно откликнулась Аня.

Влюблённые приехали в ближайшую субботу. «Ну чисто Амур и Психея!» – мелькнуло в голове у Светланы, когда она открыла им дверь. Ей улыбались счастливыми улыбками невесомо-стройная барышня в светлом платьице и черноволосый кавалер с яркими карими глазами, в обычной «европейской» одежде. Светлана широко распахнула дверь:

– Заходите! Очень вам рада.

Она заранее сервировала столик с нехитрым угощением, потребовавшим тем не менее немалых забот. Ни чая, ни кофе кришнаиты не признают и не едят не только мясо, а и рыбу, яйца и многие из невинных на первый взгляд блюд, в которых есть что-то нежелательное, все-таки проникшее из «кухни убийств». Но оказалось, что ее хлопоты были ни к чему: кроме множества пакетиков с индийскими специями в подарок хозяйке Арсен принес и великолепный торт «из кухни Кришны». Светлана смутилась было, когда у нее вырвалась несколько кощунственная похвала этому торту – что он «божественно» красив, – но Арсен принял эту похвалу совершенно спокойно и объяснил, что такие торты выпекают у них именно для божеств, а точнее, в честь божеств.

Посидели за столом часа два, больше за оживлённым разговором, чем за едой. Лица гостей лучились радостью и светлым покоем. Даже самый чуткий наблюдатель не заметил бы в них скуки от присутствия «третьего лишнего», желания поскорей уединиться. Нет, эти небесные птахи вбирали в свое счастливое состояние всё и всех вокруг.

Светлана не удержалась от нескольких философских вопросов. Юный «посвящённый» отвечал на них тоном авторитетного и опытного в дискуссиях знатока. В завершение он произнес: «Главное – это смирение. Когда человек освобождается от ложного эго, Бог помогает ему преодолеть все его сомнения». И в ответ на вопрошающий взгляд Светланы улыбнулся ускользающей улыбкой мудреца, который привык говорить мирским собеседникам правду только наполовину – не лгать, а просто умалчивать об «излишнем» для их житейского ума…

Выйти из дому решили все вместе, но хозяйка предложила гостям прогуляться в чудесном парке неподалёку от ее дома, пока она помоет посуду и вообще наведет порядок до следующего своего приезда сюда.

За бытовыми хлопотами Светлана никак не могла избавиться от предчувствия беды, нависшей над этими небесными птахами, и расстроилась почти до слёз. «Слишком много чужой боли взято на себя», – сказал ей однажды далекий, почти механический голос после нескольких дней напряженных раздумий: отчего ей так плохо? (Она время от времени получала ответы на важные для нее вопросы во сне, вернее – на грани между сном и просыпанием.) Вот и сейчас: ребята счастливы и вовсе не нуждаются в ее сочувствии, а она заранее расстраивается за них...

«Возможно, тревога вызвана впечатлением от моей же повести об античных богах, – решила она наконец. – Там у меня Зевс категорически против брачного союза Амура и Психеи. Надо будет убрать это: еще накаркаю – и сбудется: Зевс добьется своего, разрушит их союз». Тут она рассмеялась над собой: «Сейчас речь-то не о героях повести!» Но легче на душе не стало…

Гости вернулись через час. Светлана радостно побежала открывать на звонок – и отпрянула в испуге: у Арсена всё лицо в крови, у Ани оторвана передняя часть кружевной пелерины.

– Не пугайся, ничего страшного не случилось. Просто нам пришлось драться, – сказала Аня, и оба смущённо, чуть ли не виновато улыбнулись.

– Господи, уже и днём! – всплеснула руками Светлана. – Когда кончится это озверение? Небось, пьяные недоумки привязались?

Она повела Арсена в ванную, а Аня тем временем нашла в коробке для рукоделия английские булавки и стала пристёгивать изнутри свою оторванную пелеринку.

Дав Арсену чистое полотенце и оставив его в ванной, Светлана стала расспрашивать Аню о случившемся, чувствуя непростительную вину за свое предложение ребятам прогуляться в парке.

– О чем ты говоришь? Какая твоя вина? Людей убивают возле входа в собственный дом, среди бела дня, так что ж теперь – сидеть и дрожать, никуда не показывая носа? Но и это ведь не поможет! Даже самым высокопоставленным чиновникам не помогает, не только простым смертным. «Если Бога нет, людей на улице можно резать» – так предупреждал Достоевский? Только я тут чего-то не понимаю: в стране повального атеизма людей на улицах все-таки не резали, а сейчас, когда вроде бы начали пробуждаться к духовной жизни... – Аня, разнервничавшись, укололась булавкой и с досадой отбросила ее.

– Анька, сколько их, пробудившихся? Ничтожное меньшинство. – Светлана стала вдевать нитку в иголку, чтобы привести платье гостьи в порядок как следует, благо сделать это можно прямо на ней. – В стране повального атеизма у народа была если не религия, то вера – в возможность равенства и братства хотя бы в далеком будущем. А сейчас у большинства неверие ни во что, «ни в Бога, ни в чёрта»… Ладно, не будем... Так кто на вас напал?

Аня молчала, отвернув подбородок от снующей под ним иголки. Наконец вяло произнесла:

– Не хочется рассказывать – заново переживать этот бред. Как-нибудь позже, когда поблекнет яркость красок.

– Скажи хоть, сколько их было.

– Всего лишь двое. Нам повезло.

– Пьяные?

– Нет, трезвые. Просто распоясались от безнаказанности... Больше ничего не скажу, не травмируй меня.

Они закончили с пелеринкой, и, подняв глаза, Светлана увидела, что Арсен стоит с полотенцем в руках, а кровь продолжает сочиться из многочисленных ранок на лице.

– Куда его девать? Испачкано, – виноватым тоном произнес он.

– Давайте сюда, положу пока в корзину и заодно принесу из ванной гигиенический карандаш от порезов. Йодом едва ли можно: люди будут шарахаться от вас при такой раскраске. Или смажем?

– Как скажете, – улыбнулся Арсен. – Мне всё равно.

– Хорошо, я сейчас… А кстати, как же с религиозными наставлениями по поводу правой и левой щеки? Вы ведь дрались? – спросила Светлана, вернувшись из ванной с гигиеническим карандашом.

– Что ты притворяешься невеждой?! – вышла из меланхолического состояния Анна. – Это же христианская заповедь – про правую и левую щеку. А по учению кришнаитов, мужчинам и положено драться, когда они сталкиваются с несправедливостью. Чего не понимаю в нашей религии, так это проповеди унизительного смирения.

– А женщинам, по учениям всех религий, положено ухаживать за пострадавшими. Вот тебе карандаш, займись делом, – остановила ее от философских прений Светлана. И сделала еще одну попытку выяснить: – Что это – нож? Почему столько мелких ранок?

– Разве Аня не сказала? – как обычно, тихо и спокойно откликнулся Арсен. – Двое хулиганов размахивали перед лицами прохожих колючими ветками шиповника, наслаждаясь их испугом и унижением. Я схватил одного за руку, а другой хулиган со всего маху хлестнул своей веткой... – Только легкое усиление акцента выдавало его нервную напряженность.

– По-моему, там были и какие-то искусственные колючки, не просто ветка шиповника, – проворчала Аня. – Хорошо, что не в глаз.

–Так это ты – спасительница, – улыбнулся Арсен. – Она повисла на его руке, – объяснил он Светлане.

– Ну, теперь мне понятно, почему Аня не хотела ничего рассказывать: скромность украшает героев.

– Упрощаете, сударыня, – хмыкнула Аня. – Потом была драка, уже без меня.

Через пару недель печальное приключение в парке стало забываться. Аня была счастлива тем, как складываются их отношения с Арсеном. Она всегда шарахалась от мужских попыток крепко обнять ее и уж тем более от поцелуев – тех отвратительных поцелуев, что демонстрируются ныне на весь экран почти в каждом телефильме. Арсен выражал свою нежность взглядом, легким сближением, обнимая за плечи… Иногда после работы они бродили по Москве, по самым тихим и зеленым ее улочкам, взявшись за руки, как это делают дети, будто вместе защищаясь от грубого и не понимающего их взрослого мира. То, о чем она порой грезила как о волшебстве, Господь даровал ей наяву.

«Наверное, когда-нибудь мы поженимся, – размышляла Аня, возвращаясь с прогулки с Арсеном или из их храма. – Ведь даже Учитель западных кришнаитов, Шрила Прабхупада, имел семью – оставил ее, только когда дети стали взрослыми». Но ей хотелось как можно дальше отодвинуть эту земную необходимость. Окунуть Арсена в семейную жизнь – всё равно что приказать Ангелу сложить крылья и вместо полётов в небесах ездить на автомобиле. Если они поженятся, обоим придется экономить деньги: дети требуют расходов. Сейчас они беспечно тратят всё, что у них есть, благо не перед кем извиняться за временное банкротство. Светлана порой спрашивала младшую подругу: «Ты зачем опять накупила всякой ерунды? На что будешь жить дальше?» – «Не беспокойся, – отвечала Аня, – когда у меня кончатся деньги, я поблагодарю Бога и за это: значит, надо поголодать, а то растолстею. Посмотри на тех, у кого есть всё, кроме культуры питания»... Начав семейную жизнь, пришлось бы отказаться от подобного легкомыслия. Но пока лучше об этом не думать.

Время шло, и Аня стала с болью в сердце вспоминать психологическое наблюдение кого-то из русских писателей: любовь никогда не стоит на месте – она либо усиливается, либо угасает. Любовь Арсена явно угасала. Аня терялась в догадках: в чем она провинилась? И не находила никаких причин для его отстранения. Тем не менее отстранение было явным. Арсен совсем перестал звонить ей сам, даже по делу, – звонили только его коллеги. Когда ей приходилось общаться с ним, он был неизменно приветлив, но в его тоне появилась едва уловимая официальность – как будто он заранее пресекал любую ее попытку «выяснить отношения», задать недоумённый вопрос.

Аня и сама успела настрадаться от навязывания ненужной ей любви и потому в отношениях со всеми своими знакомыми, друзьями старалась не попадать в положение назойливо внимательной. Она и без того не позволила бы себе ни частых звонков, ни обиженных реплик или вопросов, напрасно он опасался этого. Она стала потихоньку спелёнывать, всё туже затягивать свое слишком разросшееся чувство. Не нужна, так не нужна – насильно мил не будешь. В конце концов, Арсен никогда ничего ей не обещал и от нее ничего не требовал. Это она сама решила, что, может быть, когда-нибудь они поженятся; причем сама и боялась этого, оттягивала момент физического сближения. И вот пожалуйста – оказывается, бояться было нечего, вопреки предостережениям старшей подруги.

Подобные мысли приводили ее в уныние. Она уже и не помнила, когда последний раз смеялась... Впрочем, помнила. Это было в офисе у кришнаитов, при их храме. Аня и автор брошюры о специях мирно беседовали в рабочем кабинете, когда из прихожей донёсся истошный женский вопль: «А-а-а!!» Вопль сменился громким и решительным заявлением: «Я его убью». Вслед за этим послышался мужской умоляющий полушёпот: «Не убивайте!»

Аня и автор брошюры бросились к двери, на ходу тщетно пытаясь представить ситуацию, доведшую женщину до свирепой ярости, а мужчину – до смиренной мольбы о пощаде. Оба просунули голову в дверь, не успев даже как следует ее открыть, – и увидели: Арсен и гостья «из чужих» (не кришнаитка) стоят в шаге от стены; на лице у дамы зловещее выражение, а в руках – тапочка с ее ноги (здесь все гости надевали тапочки; помещения храма сияли чистотой и благоухали чистым воздухом с едва ощутимым привкусом индийских специй). Арсен тоном миротворца увещевает гостью:

– Не трогайте его... Да нет, не несёт он никакой заразы...

Аня и автор брошюры вышли в прихожую. На чистейших светло-серых обоях сидел небольшой опрятный таракан и прислушивался к собеседникам; он явно понимал их высказывания: на агрессивных репликах дамы («Как это никакой заразы?! С помойки – на тарелку!») он начинал суетиться, порываясь удрать за пределы досягаемости; но тут раздавалась очередная реплика его защитника («Таракан тоже имеет право на жизнь») – и он блаженно замирал на месте... «И тараканы-то у них какие-то ненормальные!» – усмехнулась Аня, вспомнив этот смешной эпизод.

Однажды Арсен пригласил ее в офис при храме для участия в беседе с очередным гостем-иностранцем. Придя, она чуть не ахнула от восхищения при виде Арсена в оранжевом праздничном наряде – дхоти. Тонкая талия перетянута широким и длинным шарфом; оранжевая одежда оттеняет и оживляет бледно-смуглое лицо.

– У вас сегодня какой-то большой праздник? – спросила Аня.

– Не у всех. Только у меня, – ответил Арсен тоном спокойно-счастливого человека.

Он усадил ее в кресло, сел напротив и только тогда объяснил, глядя ей в глаза своими лучистыми глазами:

– Я получил сегодня посвящение.

Аня вопросительно смотрела на него, не понимая сути этого сообщения, но сердце ее почему-то болезненно сжалось.

– Я наконец поднялся, – продолжал Арсен, – на первую ступеньку крутой лестницы. Называется она – брахмачария... Посиди, принесу тебе прасад.

Арсен вышел. Дожидаясь его, Аня заметила на подоконнике «Бхагавад-гиту». Вспомнила, что в конце ее есть словарь ведических терминов. Она уже не раз пыталась освоить эти термины, но почти безуспешно: пока читаешь, всё более-менее понятно, а потом вылетает из головы. Светлана, и не общаясь с кришнаитами, уже знает больше нее.

Открыла книгу на слове, которое произнес Арсен: «Брахмачария – первая ступень духовной жизни (см. ашрам), на которой человек живет в целомудрии и воздержании и проходит обучение у истинного духовного Учителя». В целомудрии и воздержании...

Выполнила совет «см. ашрам»; тут перечислялись четыре ступени духовной жизни: первая – брахмачария; вторая и третья совсем уж непонятные: грихастха и ванапрастха. Впрочем, над словом ванапрастха можно поразмышлять. Вана, ван – это часть санскритского названия Солнца: Вивасван. Аваны – славаны – славяне – имя народа-солнцепоклонника: «славящие Солнце». Индусы звали своих светловолосых соседей, пришедших из Европы, – яваны; возможно, потому, что так представлялся человек: «Я – ван»; а может быть, из-за самого распространенного имени ванов: Яван – Иван. Кстати, Иваны на своем пути из Азии обратно в Европу жили и по соседству с Вано, армянами, – там, где сияет в лучах Солнца божественное озеро Севан («Се Ван» – «Это Ван»)... Обо всём этом они не раз говорили со Светланой. Как и о том, что другое название славян – русы – тоже восходит к санскритскому: на санскрите рус означает: светлый, святой…

И четвертая ступень духовной жизни – санньяса; поднявшийся на нее человек называется санньяси – монах-отшельник, вечный странник, аскет, полностью отрешившийся от земных забот и радостей.

Вот, значит, на какую лестницу ступил ее любимый! Чуткий и заботливый, он тем не менее с полным равнодушием оставил ее внизу, у подножия этой возвышенной, ведущей в Небеса лестницы.

– И что? – подняв глаза от книги и гася в себе обиду, спросила она, когда Арсен вернулся. – Ты мечтаешь и о четвертой ступени?

– Кто же из преданных о ней не мечтает? – усмехнулся он. – Однако не каждому дано. В наше время даже практически никому не дано. Но и третья ступень тоже означает полное отречение.

– Посвящение себя Богу-Солнцу?

– Почему Солнцу? Кришне!

«Так это и есть одно из имён Солнца», – хотелось ей сказать, но она уже знала, что это бесполезно: юные кришнаиты далеко не всё знают о собственной религии, о ее корнях, однако убеждены, что светский человек не имеет права учить их. «Почему вы не читаете «Тайную доктрину»? – спрашивала она на первых порах. – Ведь это фундаментальный труд о древнейших религиях человечества, индийской и египетской». Но западным кришнаитам неинтересны ни «Тайная доктрина», ни Рерихи, получавшие религиозно-философские знания от индийских мудрецов. Едва ли подобная узость мышления присуща настоящим кришнаитам – индийским. А эти читают только книги их непосредственного учителя, Шрилы Прабхупады…

Ну а сейчас все эти дискуссии отступили для нее на второй план.

– Значит, ничья привязанность тебе не нужна? – спросила она, стараясь унять внутреннюю дрожь и больше всего боясь, как бы не задрожал голос. – Ценна только привязанность между учеником и духовным учителем?

– Да. – Арсен пододвинул к ней поближе блюдо с угощением, к которому она впервые не желала прикасаться. Лицо его приняло холодное, отстранённое выражение; он даже отвернулся от Ани, стал смотреть в окно. – В лечебнице я дал обет: если выйду живым, буду только служить Кришне, ничего другого... Главным жизненным стержнем для меня всегда была справедливость. Я давно не нахожу ее нигде. Не вижу даже, на чьей стороне мог бы бороться за нее: нет ни правых, ни виноватых, всё смешалось в один грязный клубок... Сегодня обрёл относительное равновесие – когда авторитетный для меня, любимый мною духовный Учитель согласился, теперь уже официально, стать моим наставником... Мое место – в храме, среди отрёкшихся от мира, а не в миру, не в семье. Прости, что не сказал тебе этого раньше.

– Вас сломала атеистическая система, вот и всё. Не вижу тут ни мужества, ни особой чистоты, – ответила Аня, не успев заглушить в себе резкий внутренний протест.

Она поспешно распрощалась и ушла, не пожелав больше участвовать ни в каких делах кришнаитов.

Ехала домой, успокаивая себя бесконечным повторением философской формулы Светланы: «Когда у человека не остается на Земле никаких радостей, Господь дает ему взамен радость познания».

Вот и ей теперь, вслед за старшей подругой, придется молить Бога о даровании ей этой радости. Хотя Светлана не раз предупреждала: не спеши отказываться от увлечений юности – всё должно приходить к человеку в свое время, в подходящем для этого возрасте: «Блажен, кто смолоду был молод...» Но как ей быть теперь? Способен ли кто-нибудь заменить Арсена в ее сердце? Быть столь же деликатным, чутким, щедрым... да и умным, и красивым?

«Зачем эти брахмачари и санньяси издеваются над собой?! – почти вслух простонала она, сидя в вагоне метро, относительно свободном в послеполуденные часы. – Да и наши молодые монахи. Зачем? Разве Господу угодно, чтобы человек отвергал дарованные ему земные радости? И разве в мире становится лучше от ухода из него справедливых, честных, деятельных людей? Нет, тут какая-то кардинальная ошибка…

Конечно, религия нужна – хотя бы потому, что каждому человеку необходимо ощущать, что над ним не только крыша дома или учреждения, но и небо, и главное – Небо духовное. Нужна религия и государству – как сила, скрепляющая народ. Но вот зачем монастыри? Зачем сильным, активным, молодым людям уходить туда, то есть лишать себя даже и возможности продолжения рода?..

И что же делать мне?! Как жить дальше? Зачем я его встретила?..»

…Прошло немало времени, прежде чем щемящая тоска по Арсену да и по всем этим искренним, добрым ребятам сменилась жёсткой трезвостью. Вновь и вновь вспоминались Ане досадные мелочи, на которые в свое время она старалась не обращать внимания. Так, она с отвращением вспомнила о заезжем гастролёре-гуру, выступавшем по кришнаитскому радио. Ему задали вопрос: как он относится к русским классикам, например к Пушкину, к Льву Толстому? Великий мудрец ответил: «Никогда о таких не слыхал. Мое хобби – вкушать прасад, а не читать русских классиков». – «В таком случае на кой чёрт ты сюда явился?! – мысленно бросила ему Аня. – Вот и жил бы и проповедовал там, где для людей важнее всего вкусная и полезная сытость. Кстати, даже великий мудрец Махатма Ганди, в отличие от тебя, высоко ценил Льва Толстого»…

С раздражением вспоминала она и об официальной встрече в стенах храма с заезжим шведом, кришнаитом из Стокгольма: «Ишь, нашли наконец-то возможность реально поучаствовать в жизни России, подкрепить дурацкий миф о том, что варяги и викинги – это одно и то же! Владимира Даля надо читать: варяг – это просто купец, торговец, и ни при чём тут морские разбойники викинги!»

А их музыка? Симфонии, концерты Бетховена или Чайковского они ставят куда ниже примитивных песнопений западных «новообращённых»... А отношение к такому чуду архитектуры, как Тадж-Махал? – «Мы им не восхищаемся». Весь мир восхищается, а они, видите ли, нет!..

Когда Аня поделилась этими раздражёнными выводами со Светланой, та укоризненно покачала головой:

– Анька, не будь такой злой, такой неблагодарной. Да, есть у этой молодежи свои грехи и ошибки, но ведь они многому и научили тебя… или, скорее, так: благодаря им ты узнала много нового, интересного… А главное, причина твоего недовольства вовсе не в них. Не их религиозным учением ты была увлечена, а очаровательным мальчиком, который, на твою беду, стал монахом. Вот и не копи обиду на его коллег, ни в чем перед тобой не виноватых…

Тем не менее благодаря жёсткому анализу всего происходившего ноющая сердечная боль в конце концов сменилась у Ани облегчённым вздохом: «Как хорошо, что Господь отвёл меня от них! Еще немного – и я бы влилась в их инфантильные ряды. И тоже хвасталась бы своей безграмотностью: ничего не читаю, кроме книг Шрилы Прабхупады; никакой музыки, кроме кришнаитских песнопений; никакой живописи, кроме изображений древних божеств! Ужас… Книг Шрила Прабхупада написал (по большей части надиктовал) столько, что любому кришнаиту хватит на всю жизнь. И у меня бы просто не оставалось времени на то, чтобы открыть томик любимого поэта, пойти на концерт, заглянуть в Пушкинский музей или в Третьяковку… Спасибо Тебе, Господи, что Ты спас меня от этого убожества. А их жаль. Хорошие ребята, искренние, добрые, с чистым сердцем; и все-таки – недопустимо быть невеждами. Мудрый совет дал молодежи Рерих: не верьте, но знайте!»

ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ: http://nerlin.ru/publ....-0-6138