"Кривые пути"

Когда-то очень давно этот район города назывался  - деревня Липовка. Один из её жителей Иван Маркелов или как его еще местные кличут: Большой Вано, Маркел, Ванька, обитает недалеко от трамвайной остановки. Трамвай «десятка»  останавливается как раз напротив его дома и имеет самый короткий маршрут из всех. Всего двадцать минут ему требуется проехать от одной конечной до другой по столетним разбитым путям со сгнившими шпалами мимо таких же старых полуразрушенных домов на окраине города. Словно большая ртутная капля, присоединяя к себе  капельки поменьше в виде малых населенных пунктов, постепенно рос город. Маленькую Липовку постигла та же судьба. Горожане когда-то провели вдоль главной деревенской улицы трамвайные пути, а про старое название забыли. Только нормальной шоссейной дороги там так и нет до сих пор.

У Ивана никогда нет денег на трамвай, но зато есть проездной билет, который он украл у бабы Шуры. До конца месяца осталось еще две недели, значит, Ивану еще удастся покататься на халяву. Он не хотел воровать у неё, но так получилось, что эта старая карга сначала пригласила его выпить, а уж потом, приблизившись к его лицу воняющим, отдающим древней плесенью ртом, потребовала такое, что он от удивления уронил оставшиеся полбутылки мутной самогонки.

- Понасилуй меня, Ванюш! Любви хочу!
Иван хотел треснуть ей промеж глаз, но передумал. Потом ведь не пустит на порог и где ему по утрам опохмеляться? Остап Бендер отстал от жизни со своими двухсот рецептами приготовления «огненной воды» – баба Шура знает больше. Потому ее все очень уважают. У бабы Шуры интересные корни: папа - поляк, мама - химик. Благодаря маме она очень много знает. Благодаря папе носит красивую фамилию - Дворцевич.

Ванька хмыкнул, расправил плечи, подхватил ее на руки и отнес на старый прожженный окурками диван. Баба Шура счастливая – столько черных дырочек на этом диване, а матрац ведь ни разу не вспыхнул. Положив старуху на диван, Ваня примостился рядом. Когда лег, понял причину его негорючести – обивка издавала специфический запах и никогда, похоже, не просыхала. Шура прижалась к его плечу, а Иван стал гладить ее по седым волосам на голове. Через какое-то время ее дыхание стало тихим и ровным. Она уснула, а Иван встал, подошел к столу, допил остатки самогонки и стал собираться на улицу. На старом комоде с зеркалом он заметил проездной билет, на секунду задумался, потом произнес: «Плата за любовь! Ишь ты… старая, а любовь ей подавай… ». Взяв билет, положил в карман своей куртки. Взглянул на себя в зеркало, Иван с неудовольствием отметил, что щетина уже скоро перерастет в бороду.

«Б-р-р» - пробормотал он, выйдя из калитки на улицу. Сегодня немного похолодало, небо было пасмурное, но зато расцвели яблони, наполняя утренний воздух душистым ароматом. Маркелов подошел к трамвайной остановке с названием «1-й Лагерный». Трамвай подъехал, открылись ободранные двери. Иван вскочил в вагон и резво уселся на сиденье. Трамвай будто и сам нетрезвый, шатаясь из стороны в сторону, покатился вдоль длинной улицы. Кондуктор, пожилая женщина Татьяна Георгиевна, мельком глянула на него, но подходить не стала. Она уже много лет работала на этом маршруте и знала практически всех жителей этого района. Все почему-то её уважительно величали Егоровной.

- Проездной! – громко сказал Иван и помахал в воздухе карточкой кремового цвета.
- Да неужели?! – съехидничала кондукторша. – Украл поди?
- Заработал, Егоровна! Заработал! – соврал Иван.
- Фамилию сейчас на нем посмотрю…, - сделала вид, что хочет подойти.
Иван поспешно спрятал проездной билет в карман своей замусоленной ветровки..
- Доверять людям надо! – сердито ответил он. Отвернулся и стал смотреть в окно.
Кондукторша еще некоторое время бубнила, что она думает об Иване и его образе жизни.
- Остановка «улица Тютчева» - громко проговорили динамики.
В вагон зашло несколько старушек с сумками и один дед. «На рынок поехали – соленья-варенья продавать» - мысленно оценил вошедшую публику Иван.
 Все двери трамвая закрылись, кроме одной. Водитель вышла, взяв в руки небольшой ломик, стала ковырять им в механизме, пытаясь сдвинуть с места заклинившую дверь. Иван повернулся к окну. Напротив остановки стоял обгоревший дом с провалившейся крышей.

- Что же мы наделали! Руки у нас в крови… - вспоминал Иван, как в прошлом году сидя за столом, в стельку пьяный, плакался своему другу детства Саньке Бердникову.
- Нет! Не в крови - мы никого не резали! – доказывал Бердников.
- Но старуха-то сгорела!
- Пойми, Маркелов, другого выхода у нас не было. И на войне как на войне! Понял?

А за неделю до этого, они, приготовив заранее четыре поллитровые бутылки с бензином и маслом, перелезли через забор к одному из домов поселка и швырнули в него подожженные «коктейли». Сделав дело, они бросились бежать. Старая изба вспыхнула как стог сена, люди с криками начали выскакивать из дверей... 

Жители окрестных домов высыпали на улицу, но тушить пожар помогать не стали. Окружив дом, они молча смотрели на поднимающее вверх пламя. Ветра в этот день не было. Искры летели вверх: Александр с Иваном специально ждали такого дня, чтобы ненароком не спалить весь район. Но некоторые на всякий случай решили полить водой свои крыши. Скоро окрестности огласились воем пожарных машин. Только пожарные приступили к тушению, как кто-то из толпы крикнул, показывая вдаль улицы: «Смотрите! Смотрите! И там загорелось!».  

Зачем он это сделал - Иван хорошо помнил. Во всем виноват страх, такой противный, липкий, сковывающий движения страх. Его, здорового мужика по прозвищу Большой Иван, заставили бояться, а этого он себе простить не мог. Он, будучи молодым, всегда гордился своей силой и смелостью.
Все случилось в этом же трамвае, на глазах у той же Егоровны. Тогда он вечером возвращался с тарной базы, где грузил ящики, чтобы заработать хоть немного денег. Заработал он за эту неделю немного, но хоть можно раздать часть долгов. После работы Иван даже не выпил как обычно. В вагоне почти никого не было, только сзади него весело щебетали какие-то две девчонки, а на «Тютчева» ввалилась толпа каких-то молодых ублюдков и, проехав пару остановок, вытащила из трамвая этих совсем юных девчонок и потащили их в ближайшую рощу. Девчонки плакали, кричали, цеплялись за поручни. Иван, было, дернулся им на помощь, но гопники показали ему свои ножи-«бабочки» и он сел обратно. Да, стало страшно – он был один, а их много. Совершенно незнакомые парни, лет по двадцать, целая стая. Молодые волки. Иван тоже не стар, ему всего тридцать три. Хоть и физически развит как медведь, но тут стая показала медведю зубы, и он струсил.
Егоровна догадалась позвонить в милицию: выскочила на следующей остановке и забежала в первый попавшийся дом. Милиция, как потом рассказывали, прочесала всю рощу, но никого не нашла. Утром этих уже избитых и зареванных девчонок видели в другом трамвае. Иван всю ночь у бабы Шуры запивал горечь своего поражения картофельной самогонкой. Он потом, сидя на остановке, часто пропускал этот трамвай, чтобы не встречаться с презрительным взглядом Егоровны. А через полгода на линии оставили всего один трамвай…

Стоящая рядом старушка богомольного вида с завязанным на подбородке синим платочком, попросила Ивана:
- Дай-ка сяду, милок.
- Да, конечно, садитесь, - поспешно вскочил Иван.
Мысли о сгоревшем доме переключились на мысли о том, где взять денег. Отовсюду, где ему приходилось трудиться, давно уволили даже по второму разу. Можно было попытаться поискать счастье на погрузке в речпорту или на станции, но там таких же трясущихся биндюжников, как и он сам хватало с избытком. Весь порт они поделили на «зоны влияния» и втиснуться хоть в какую-то бригаду весьма проблематично. К тому же конкуренция между бригадами частенько приводила к разборкам, напоминающие бандитские стычки девяностых годов. Как бы он жил, если бы не соседка, Иван не знал. Баба Шура добрая женщина, он ей всегда помогает, она его за это кормит и поит, иногда дает денег со своей небольшой пенсии, но не сидеть же на шее у соседки целую вечность. 
«Воинская часть!» - сообщили хриплые динамики. В трамвай зашло несколько офицеров и прапорщиков. Ночное дежурство закончилось, но все были как один побритые и бодрые. Сразу наполнили вагон своим громким командным говором и смесью запахов мужской туалетной воды. Молоденький лейтенант, рыжеватый, с веснушками на носу, чуть отодвинул Ивана своим плечом в сторону. Войсковую часть, обратил внимание Иван, взяли в осаду желтые автовышки и автокраны и, претерпевала то ли ремонт, то ли какое-то строительство.
- А что у вас там будет? Никак расширяться собираетесь? - обратился Иван к рыжеватому лейтенанту.
- Да кого расширяться? Последние месяцы дорабатываем, в прошлом году даже новый призыв не привозили. Старослужащие, да дембеля разъедутся и нас расформируют, - зло ответил военный.
- А техника-то зачем строительная?
- Хотели просто расформировать, но на днях приказ пришел из Москвы - колония здесь будет для малолетних преступников. Инфраструктура, здания есть. Забор другой сделают и готово…
- Грустно… - искренне посочувствовал Иван.
- Да не то слово! – ответил лейтенант и чуть отодвинулся от Ивановского перегара подальше.
«А может и правильно? Житья ведь уже преступников не стало» - у Ивана возникла и другая мысль. Высказать свое мнение вслух он побоялся, дабы не обидеть военных. Военные народ горячий…
Трамвай, облепленный белыми цветочками яблонь, громко постукивая колесами, приближался к следующей остановке.
«Переулок Кутузова!» - монотонно сообщила водитель под скрип тормозов.
Дверь зажужжала, отъехала в сторону и все бабульки, давя друг друга, наперегонки ринулись к выходу: с другой стороны перекрестка подъезжал «одиннадцатый» и все кому надо на рынок торопились пересесть в него. Иван сел на освободившееся сиденье. До конечной осталось три остановки и трамвай, сделав круг, поедет обратно. И вот она последняя - «Дальневосточная». Отсюда все едут в центр, где всегда чисто и красиво. Где течет совсем другая жизнь, где воздух наполнен гудением троллейбусов, снующих с ревом по дорогам легковушек и грузовиков. На остановке все вышли, кроме Ивана.
- А ты чего не выходишь? – поинтересовалась кондукторша.
- Назад поеду. У меня проездной – могу кататься сколько хочу.
Егоровна махнула рукой,
- Да катайся ты сколько захочешь, что с тебя взять, бездельник?
Водитель, миловидная, чуть полноватая женщина с обесцвеченными волосами, вышла из своей кабины и стала подметать салон. Закончив уборку и покурив в открытых дверях, тронула трамвай в обратный путь.
«Улица Грибоедова!» - услышал привычное Иван. Недалеко от остановки стоял еще один обгрызенный пожаром дом. Половина избы и стоящий рядом амбар выгорели почти полностью, вторая половина осталась совсем нетронутой. Это одна из горящих бутылок скатившись с крыши, упала на землю и потухла. Здесь ему с Бердниковым повезло меньше. Все люди выбежали, только старуха там осталась – легла спать на другое место и из-за дыма ее сразу не нашли. «А «люди» ли они? Ведь они прекрасно осознавали, чем занимались» - мысленно оправдывал себя  Маркелов…

- Чего ты, Маркел, вчера сопли распустил? – ругался Бердников. – Мы же дали друг другу клятву! А ты напьёшься и будешь лить слезы первому встречному? Тогда нас точно привлекут!
- Извини… минутная слабость…
- Блин, здоровый мужик, а такой безвольный. Квасишь каждый день, скоро сам сгоришь.
Бердникова все в детстве считали лидером. Был первым заводилой в играх. Некоторые находили его хитрым, но это не правда. Он всегда был решительным парнем, в уличных стычках никогда не бросал друзей в беде. Сашка просто всегда умел просчитывать ситуации. Иван, сейчас слушая Бердникова, вздыхал и не обижался, он с детства привык ему подчиняться. Друг, еще раз выматерил его и  ушел…

Похмельный сон самый крепкий. Иван не проснулся даже когда прозвучало: «1-й Лагерный». Очнулся только тогда, когда его кто-то тронул за плечо.
- Здравствуйте, дядя Ваня! – поздоровалась девочка, вошедшая в трамвай вместе с молодой мамой, на вид лет двадцати семи.
Это были жена и дочь Бердникова. Надя Бердникова молча кивнула Ивану в знак приветствия. Каждое утро Надежда отвозила свою девятилетнюю дочь в школу, потом ехала на работу в павильон торговать фруктами.
- Здравствуйте! – ответил им сонный Иван и посмотрел по сторонам. 
«Полдевятого утра» - прикинул он. Трамвай уже, похоже, сделал пару кругов, и подошло время для школьников.
- Мне папа велосипед скоро купит! – похвасталась девочка, катая во рту жвачку. 
- Маркелов, хоть бы побрился! Ходишь как этот… – брезгливо прошипела Надя Бердникова. – Аня, пройдем вперед!
Взяв дочь за руку, Надя потащила ее в начало вагона. Усадив Аню на сиденье, мама села рядом и обняла ее за плечи.
«Наверно пятерок много получит за год - вот Сашка и расщедрится. А насчет щетины она права. Да и самому некомфортно - отросла и жутко чешется горло. Надо хоть станок одноразовый купить. Только не на что…» - мысленно согласился с ней Иван.
Иван смотрел на девочку, вспоминал, как играл с ней, когда она была маленькой. Когда-то дарил ей подарки на день рождения. Анечка без конца доставала Ивана только что разученными песнями и стишками. Он терпеливо слушал ее, хлопал в ладоши и радовался за друзей. «Актриса у вас растет! Смотрите, какой у нее благородный правильный носик, а глаза какие выразительные!» - льстил он им. Сашка с Надькой таяли от его слов. Потом, Иван, улыбнувшись, представил, как она будет крутить педали на новом велосипеде, а Сашка весь красный, отдуваясь от быстрого бега, будет беспокойно бежать за ней следом. Она была у Бердниковых единственной дочерью, и они тряслись над ней не знамо как, особенно после одного случая.

Тогда Сашка вечером прибежал к Ивану с выпученными от ярости глазами, растолкал его спящего и заорал: «Собирайся! Беда у нас! Помочь надо!».