Наш двор никогда не пустовал. Во-первых, двор был самый, или почти самый большой на всей улице. Во-вторых, столько мальчишек-ровесников, живших в одном доме, не было ни в одном дворе. В-третьих, ни в одном дворе не было бревен, уложенных в аккуратный штабель, на которых можно было удобно разместиться всем собравшимся. Мальчишки здесь делились «новостями», спорили, ругались или просто «балдели».

«Новенького» привел как-то в наш двор Генка-дятел. Свое прозвище он получил за остренький, выделяющийся на вытянутом некрупном лице нос.

Генка жил в шестнадцатом номере по нашей улице. Я его знал, польку он учился в параллельном классе. Да и многие из ребят, собиравшихся в нашем дворе, его знали.

«Новенький» был невысокого роста, смуглолицый, черноволосый, с прямыми, торчащими «ежиком» непослушными волосами. На нем была рубашка в крупную красно-синюю клетку, аккуратно заправленная в брюки и темно-серый куцый пиджачок, из которого тот давно вырос. На ногах стоптанные до предела, давно потерявшие свой цвет ботинки.

Собравшиеся мальчишки встретили вновь прибывшего не особенно дружелюбно, почти враждебно. Еще бы! У нас, дескать, своих достаточно и «чужаков» нам не нужно.

• Тебя как звать? - спросил Колька Косой, страшный зануда.

• Эдуард. Можно просто Эдик.

• Какой ты Эдуард? Ежик ты.

   

Раздался дружный смех,несколько разрядивший обстановку.

Эдик стоял, немного смутившись и ждал.

Обычно в таких ситуациях новичку устраивали «допрос с пристрастием» и в таких случаях ему приходилось несладко. Каждый старался задать самый «каверзный» вопрос. В результате часто между самими допросчиками происходили споры и перепалки. Начинались выяснения отношений, переходившие иногда в потасовку.

В тот день, как обычно, действия развивались по известному сценарию, что не предвещало для Эдика ничего хорошего. Не дожидаясь непредсказуемого развития событий, Эдик вдруг предложил:

• А давайте я вам одну историю расскажу.

   

Мальчишки переглянулись и согласились. Делать-то все равно было нечего.

• Значит, дело было так... , - начал Эдик свой рассказ.

   

История, которую он начал рассказывать оказалась действительно интересной и захватывающей. Никто не стал даже задавать вопрос, вымысел это или чистая правда, поскольку рассказчиком Эдик оказался великолепным.

Внезапно начал накрапывать дождик. Первые капли дождя никого не сдвинули с места, только, когда дождь усилился, на бревнах началось движение. Через минуту дождь уже был проливным. Слушатели разбегались кто куда. На нашей веранде нас оказалось трое: Генка, Эдик и я. Мы уселись на лестницу и, в ожидании окончания дождя, просто болтали.

К счастью дождь вскоре прекратился и мы разошлись.

Назавтра Эдик снова пришел. Через окно я увидел его, одиноко сидящего на штабеле. На мой вопрос, что он тут один делает, Эдик ответил:

• Я вчера не закончил рассказ. Думал, сегодня... Но никто пока не пришел.

Я видел, что он был искренне огорчен.

С того дня мы подружились с Эдиком. Мы были ровесниками, нам было по четырнадцать и были даже чем-то похожи - оба одного роста и одинакового телосложения. Только волосы у Эдика были чуть темнее. Как выяснилось, интересы у нас тоже во многом совпадали. Мы даже оба пожалели, что раньше не встретились. Удивительного в этом ничего не было, ведь он учился в другой школе и если бы не случайная встреча у нас во дворе, наши пути-дороги могли и не пересечься.

Мы начали заходить друг к другу.

У меня мы в основном играли в шашки, реже в шахматы. В эту великолепную игру мы оба, к сожалению, играли одинаково плохо. Эдик же демонстрировал мне свои достижения в области радиотехники. Он самостоятельно собрал детекторный приемник, на котором сквозь невероятный треск и шум, все таки прослушивался иногда голос диктора или отдельные звуки музыки. Понять, однако, что-нибудь было сложно.

Однажды я обратил внимание на старенький патефон, который стоял в самом углу комнаты. Он был какого-то грязно-серого цвета, с потертыми углами, черной ручкой сбоку, немного поржавевшим, но, тем не менее, исправно действующим замком и черной коробочкой для иголок.

Вид у него был такой запущенный, что, казалось, будто его кто-то случайно и очень давно поставил на это место и напрочь забыл о его существовании.

• А это что за коробка? - спросил я, предполагая , что там хранятся принадлежавшие Эдику разные мелочи.

• Обыкновенный патефон, только очень старый, - ответил он.

• А пластинки есть у вас?

• Немного. Есть одна очень старая, которая нравится мне больше всех. Хочешь послушать?

Я молча кивнул головой.

Эдик открыл патефон, порылся в черной коробочке, выискивая, видимо, «хорошую» иголку и достал из тумбочки склеенный из старой газеты конверт с пластинкой.

Это была пластинка, размером большая, чем патефонный диск. Эдик установил пластинку, вставил сбоку ручку в специальное отверстие и начал медленно вращать. Раздалось легкое поскрипывание взводимой пружины.

Через какое-то мгновенье сопровождаемое легким шипением раздались первые звуки нежной и трогательной мелодии вальса. Сначала негромкие, плавные и медленные, затем торжественные они постепенно заполнили все комнату.

Я стоял и не отрываясь, завороженно смотрел на вращающийся диск.

Пластинка была очень старая, но на удивление хорошо сохранилась и легкое шипение, неотрывно сопровождающее волшебную мелодию, казалось, ничему не мешало.

С затаенным дыханием мы оба слушали, пока не затихли последние звуки.

Что-то щелкнуло и пластинка остановилась.

Я наклонился к пластинке. На круглой почти выцветшей наклейке уже с трудом можно было разобрать:

На сопках Маньчжурии.

Вальс.

Исп. Оркестр лейб-гвардии

Драгунского полка.

1912г.

• «На сопках Маньчжурии», - прочел я вслух и вспомнил, что не раз слышал эту мелодию по радио в исполнении различных оркестров, но сейчас мне казалось что вальс в исполнении «оркестра лейб-гвардии Драгунского полка» звучал как-то особенно.

Как- будто желая ответить на мой немой вопрос, Эдик произнес:

• Этот вальс был написан в память о русских солдатах и офицерах, погибших на сопках Маньчжурии в русско-японской войне 1904-1905 годов. А поначалу название было не такое...

• А какое же? Расскажи.

• Значит, дело было так..., - как всегда начал Эдик.

Я рассмеялся, вспомнив его рассказ в кругу мальчишек, каким хорошим рассказчиком он оказался. Эдик посмотрел на меня с каким-то укором, но ничего не сказал. Он начал свой рассказ словно продолжил ранее начатый

• В феврале 1905 года русские войска держали оборону в районе города Мукдена. Японцы наступали на всем протяжении фронта, который растянулся почти на 100 километров. В некоторых местах японцам удалось окружить наши части. В одной из частей, когда сопротивление, казалось, было совсем безнадежным, командир полка отдал приказ: Всем на прорыв! Знамя вперед! Оркестр вперед! Оркестр заиграл. Впереди оркестра шел руководитель оркестра — капельмейстер. Японцы не ожидали такого. После перестрелки и тяжелого рукопашного боя, наши вырвались из окружения. Много тогда погибло солдат, офицеров и почти все музыканты. Из них в живых осталось всего семь или восемь ... Полк этот назывался Мокшанским, по названию места,где он размещался в мирное, довоенное время. Капельмейстер, спустя несколько лет, в память об этом событии написал вальс и назвал его - «Мокшанский полк на сопках Маньчжурии».

   

• А почему же на пластинке...

• Не знаю, - признался Эдик, - может из-за того, что название длинное... Не знаю.

• А можно еще раз?

• Конечно.

Снова, как и в первый раз, я стоял и, затаив дыхание, слушал. Мы оба молчали, представляя в своем детском воображении события того времени. Возможно, среди музыкантов оркестра были еще живые свидетели или даже участники тех сражений...

• Откуда ты все это знаешь? - спросил я у Эдика с неприкрытой завистью.

• Читал...

• Ты знаешь, а ведь мой дедушка, папин папа, - уточнил я, - был участником русско-японской войны.

Эдик недоверчиво посмотрел на меня.

• Дядя Вася, папин брат , рассказывал, что дедушка участвовал в нескольких сражениях. Под Мукденом был ранен... За участие в боях был награжден медалью.

• А фотография есть у тебя?- спросил заинтересованно Эдик.

Я пожал неопределенно плечами.

Мы оба замолчали. Не помню почему, но в тот день мы расстались с Эдиком довольно холодно: молча пожали друг другу руки и я ушел.

Эдик появился совершенно неожиданно. На мой день рождения. По этому поводу мама спекла пирог.

• Мальчики, вы уж здесь сами... Я на работу, у меня отчет... , - и уже, видимо, обращаясь только ко мне, добавила, - а праздновать будем через три дня, Первого Мая.

• Откуда ты узнал про день рождения? - поинтересовался я.

Эдик как-то загадочно хмыкнул и начал разворачивать принесенный подарок. Через некоторое время он вручил мне книгу «Порт Артур».

• Вот, читай. Это книга о русско-японской войне...

• Спасибо, - единственное слово, которое в тот миг у меня нашлось, чтобы выразить дружескую признательность и благодарность...

• Я уже «Цусиму» прочитал. От корки до корки, - добавил я не совсем кстати.

• Здорово! Я тоже эту книгу читал.

   

Мы сидели, пили чай с пирогом и болтали о всякой всячине. Прошло, наверное часа два.

• Хочешь посмотреть фотографию моего дедушки? Помнишь, ты спрашивал?

Эдик кивнул.

• А ты никому не расскажешь?

• О чем? - он удивленно посмотрел на меня.

Не ожидая ответа, я выдвинул нижний ящик платяного шкафа, где мама хранила старые письма, разные фотографии, вырезки из газет, документы и еще какие-то бумаги и достал фотографию в черной рамке. Под стеклом были две фотографии. На полном формате была изображена молодая женщина в белой блузке, элегантной шляпке и темной длинной юбке. Она сидела в высоком кресле, подложив обе руки под подбородок и улыбалась.

В углу была вставлена небольшая пожелтевшая фотография.

На фоне белокаменной, с куполообразной крышей небольшой церкви стоял немного сутулясь

и опираясь на палку, служитель. Судя по одежде - ряса да скуфья, церковный сан у него был невысокий. Черты лица его трудно было разобрать. Формат фото был небольшой, а сама фотография была, видимо, когда-то разорвана на несколько частей, затем неумело склеена.

• Вот мои дедушка и бабушка. Только в разное время.

• Так что, твой дедушка … попом был?

   

Нужно сказать, что все без исключения служители церкви, для нас, мальчишек того времени, именовались «попами».

Я уже немного пожалел, что решил открыть «семейную тайну».

Наступила какая-то неопределенная пауза.

• Дедушка прислужником был в церкви. И никакой он не поп... - ответил я.

В моем голосе, наверное, почувствовалась обида, потому что Эдик замолчал.

• А еще дядя Вася рассказывал, что дедушка пришел домой весь покалеченный. Он сильно хромал и у него было пробито легкое, из-за чего он постоянно кашлял. Работать на тяжелых работах уже был не в состоянии, а легкую найти не мог. Вот церковь и выручила. Ему предложили должность церковного служки в небольшом, очень бедном приходе. Умер дедушка зимой 1918 года. Так что никакой он не поп...

• Так он герой, оказывается. С японцами воевал и ранен был...

• Да, воевал... Жаль, что бабушка умерла, она бы мне многое рассказала.

• А кем была твоя бабушка, - спросил Эдик, вглядываясь внимательно в фотографию молодой женщины.

• Учительницей в младших классах

Мы оба замолчали. Разговор дальше не вязался.

Прошло несколько дней. Я заскучал, хотя работы было невпроворот — на носу экзамены. Заниматься не хотелось, как я себя не заставлял. Под вечер я решил пройтись, а ноги сами вели меня к Эдику. Дверь открыла его мама.

• Здравствуйте, Тамара Михайловна, А Эдик дома?

• Дома. Только сейчас не время играми заниматься.

• Я бы хотел пластинку послушать, - вырвалось у меня.

• Какую еще пластинку?

• Ту, старую. «На сопках Маньчжурии» называется.

• Нравится?

Я энергично кивнул.

И снова по комнате разлилась волшебная мелодия вальса. Я сидел у открытого окна и слушал, слушал... Ни уличный шум городского транспорта, ни распустившиеся бело-розовые шапки соцветий каштана, росшего под окном дома, ни доносившийся людской гомон, ничто не могло отвлечь меня от моих мыслей. А в мыслях и фантазиях я был там, далеко, далеко...где-то на сопках Маньчжурии.

Музыка закончилась, в комнате стало тихо.

• Еще раз поставить? - донесся откуда-то издалека голос Эдика.

• Что? - переспросил я, - нет, не надо, я пойду.

   

До окончания экзаменов мы больше не встречались.

Экзамены за седьмой класс я сдал успешно: всего две четверки, остальные пятерки.

Моя тесная дружба с Эдиком продолжалась еще некоторое время, пока судьба не развела нас по разным районам города. Мы продолжали общаться, правда, гораздо реже. Затем мы разъехались по разным городам. Одно время переписывались. Со временем и переписка как-то сама по себе прекратилась.

Шли годы.

Я не раз вспоминал об Эдике, замечательном друге из моего детства, о книге «Порт Артур», подаренной им на день рождения и хранимой мной долгие годы, и о старой пластинке с записью вальса «На сопках Маньчжурии» в исполнении духового оркестра лейб гвардии Драгунского полка.