'' Реинкарнация '' 

(18+)

''Кочечки, кочечки.

Ямочки, ямочки,

а ты, родной, не страшись.

Всем кто упал, с неба подарочки,

яркие звезды зажглись ''

Илья Мазо

1

Льется свет неземного рубина

из бутылок закатного счастья.

Рыба-вечер, в цветах бензина,

растворяется в лужах и гаснет.

Тают града багряные льдины

в сизых водах немой Мнемозины.

И как трупные пятна по телу,

тени ходят по снежному мелу.

На краю красноокого гетто,

в индевелых, малиновых окнах,

люди режут под мертвое ретро

кудри жгуче-соленого солнца.

Фанатично шенкуя светила

огневые, искристые копна,

людом движет незримая сила

небывалого в них превосходства.

2

Детский плач расцветает топазом,
сквозь сонливость желтеющих комнат,
их родители бьются в экстазе
за куски лучезарного плода.
 
Отхаркав ртутный ворох абсурда,
схоронив все мечты под рутиной,
радость близких оранжевой пудрой
искрошилась и сделалась мнимой.
 
Потому-что изведано небо,
потому-что изъедены звёзды,
потому-что сверкающий невод
стал ловить бирюзовые слезы.
 
По песчинками сгорают их силы,
в бархатистом огне параллелей.
И приносит им в клювах морщины
чёрно-белый клинок свиристелей.
 
3
 
Только детское счастье незряче
и не падко на чёрную зависть.
Пламенеет все ярче и ярче,
его бытом нетронутый кладезь.
 
Изумрудного детства исчадия
сумасшедшими бредят сердцами,
в них нетронутый сон мироздания
тихо млеет в зыбучей нирване.
 
Пока взрослые чавкали солнцем,
исходясь  златозубым оскалом,
детский взгляд лазуритовым лоском
запределье неслышно ласкало.
 
В этот вечер загадочно сизый
талых вод подрумяненый абрис
расходился кругами косыми,
от внезапных и сильных вибраций.
 
4
 
Под синеющим куполом неба,
над когортой кирпичного стана,
появилась стеклянная сфера,
словно воздуха рваная рана.
 
Обливаясь бензиновой влагой,
в кружевах из холодных свечений,
что-то в чреве ее дребезжало
и стремилось покинуть пределы.
 
В пузыристом портале средь улиц,
озаренном неистовым светом,
льды пурпурные к золоту льнули,
узурпируя звёздное небо.
 
И в прозрачной проекции этой
приоткрылись бескрайние версты,
в них неслись окрыленной кометой
сонмы ангелов вычурно-пестрых.
 
5.
 
Окрыленные дети загробья,
в антарктических саванах ветра,
били алые ,хрупкие  стекла,
осаждая квадратные метры.
 
Свист и рокот колючих метелей,
мириадой сверкающих вспышек,
белоснежной волной разрушений,
опоясали льдистые крыши.
 
Полыхали и рушились стены
в вавилоне тенистого гетто.
Трансцендентной тоской Мельпомены
изнывало лучистое детство.
 
Потеряв человеческий образ,
превратившись в обугленных мумий,
жадность взрослых клокочущим монстром
извергалась огнем, как Везувий.
 
6
 
Спрятав крыл фиолетовый веер,
и подкравшись к вопящему чаду,
облик ангельский холодом веел,
предлагал приступить к променаду.
 
Детских глаз гипнотический омут
был вскружен запредельной усладой.
Прям из мордора огненных комнат
дети двинулись к свету Дуата.
 
Взрывы алых цветов преисподнии
провожали в долину эфира,
детских тел озаренные локоны
из сгоравшего в панике мира.
 
Тонкой льдиной был вымощен путь им
всемогущим , всевидящим Гонзо.
И сквозь всполохи радужных Гурий,
дети шли расцветать в космос.
 
7
 
Мракоград , опаленный светилом,
разметавший свою ипостась,
стал прибежищем Прозерпины,
бездной , в коей она родилась.
 
Лёгкой поступью вышла богиня
из кромешного мрака дворов,
как душа упоенного гражданина
из телесных и тесных оков.
 
Как в эпоху немых динозавров,
целовала устами из льда
всех сгоревших ,несчастных кадавров,
освещающих город греха.
 
Обесточенных вывесок формы
за спиной ее тихо мерцали.
Все цвета растворились в черном
бархатистом покрове вуали.
 
8
 
Затрещали пурпурные льдины
на сферическом теле объекта,
скрыв астрально - звенящие виды
запредельно-цветистого спектра.
 
Дети вышли в надмирную вечность,
навсегда распрощавшись с голодной
инфернальностью ветхого места,
как с балластом отнюдь непригодным.
 
Трепал ветер их солнечный волос
в ослепительно белой пустыне.
В бесконечность растянутый полюс
стал для смелых их станом отныне.
 
Шабальба разрасталась повсюду,
панорамой материи тонкой.
И играли , как будто в живую,
души бледной людской оболочкой.
 
9
 
Проявляясь на миг из сияний,
обрастали кристаллами соли
плоти умерших расставаний,
по ком слезы сверкают в неволе.
 
Мириады ушедших к вершинам,
как созвездия сыпались в бездну.
В серебре ледяного светила,
шли немые солдаты помпезно.
 
Кровь замерзла черешневым морем
подо льдами гигантских бушлатов.
В  них багряные ангелы роем
вили гнезда хрустальных стигматов.
 
Их встречали прозрачные руки,
вечным холодом русских объятий
матерей , онемевших от муки,
в тот горчивший слезой сорок пятый.
 
10
 
Псы отброшенных в темень инстинктов
в эйфории сновали по снегу,
из глазниц рассыпая льдинки
слезной верности человеку.
 
Голод гнал их к садам Персефоны,
где в оазисе хлипкого плача
был портал к инкарнациям хтони,
и являлся их пищей собачьей.
 
Краснокрылые ангелы смерти
ели лёд из Коцитовой влаги
и рождали в посмертии встречи
кровных уз, обездвиженных Кали.
 
Тлен сомнамбулой плыл из долин
в воронье , как под шапкой Перуна.
Били молнии в скованность льдин,
энергетикой бездн абсолюта.
 
11
 
К мертвой матери шел мертвый сын,
полыхая агонией ''Нивы'',
нес прилипший к спине дермантин
и в карманах туманность сативы.
 
С самых жутких краев перспектив
бесконечно ползли суициды,
кто порезанный верой о риф,
кто на шее с петлёю обиды.
 
Хохотали чудовища их,
черным смехом тягучего страха,
из прозрачных колодцев грудных
вырываясь, как птаха.
 
Ко всем холод был нежен , как мать
первозданных широт нганасана.
И неслись чтобы вечно сиять,
души тел в стратосферу Урана.
 
12
 
Детский шепот в морозном саду
привлек сущность загробного мира.
Нечто плыло к ним сквозь пелену
в форме очень большого менгира.
 
Ярко вспыхнула радужка глаз
лунным млеком уснувшего солнца.
И на милый, румяный анфас
пала тень с исполинского роста.
 
Все пространство трещало по швам
сизых льдов бесконечной пустыни.
И детишки промолвили : - Мам,
мы пришли чтоб остаться отныне
 
с твоим телом из снега и сна,
в стылом омуте вспышками света,
дай нам крылья взамен на сердца
чтобы стать твоей волей из ветра.
 
13
 
Чтоб являться в физический мир,
как во тьме ноября огонечек.
И играть метафизикой лир
гипнотический эмбиэнт ночи.
 
Дай нам право звучать в унисон
с пустотою земного гротеска.
И вести души все в Оймякон
запредельно-прекрасного детства.
 
Мы хотим воплощаться в людей,
принимать человеческий образ.
Ярким плодом бездонных ночей
заползать под костлявые ребра.
 
И посмертия сдвинуть покой
с горизонтов земного корсета.
Быть восставшими за синевой,
как и прежде прекрасного неба.
 
14
 
Плыли зори загадочных сфер
над белесой арктической пылью.
Утонувших бездонный карьер,
замер льдом ,как реалии былью.
 
Треск морен замороженных лиц
исчезал в абсолютном раздолье,
обернувшихся бездной границ,
всех метафор живого околья.
 
Лишь скулило собачье нутро,
словно терлись вселенские льдины
друг о друга, кроша серебро
в лунный свет неземной панихиды.
 
Заалела детишкина кровь,
на снегу извиваясь цветами.
И лопатки пробив насквозь,
распустились крылатые раны .
 
15
 
Лопнул едкой кислотностью сон
пузыристый как газ лимонада.
И сквозь пену пробился эон,
замер явью осеннего сада.
 
Через сад шел смурной человек
исчезая в желтеющих листьях ,
весь гигантский , небритый, хмельной,
и с горячим крестом альтруиста.
 
Он из глаз разливал бирюзу,
её пили червивые птахи,
и бомжи собирались в толпу,
чтоб напиться юродивой браги.
 
Чтоб нырнуть в неотесанный сюр,
под надрывные вывихи сердца.
И из множества микроструктур
собрать образ горящего детства.
 
16
 
Человек на цепи вел косматого пса
вместо глаз у которого - бездны.
Человек на цепи вел свой собственный страх
по стране трансцендентного бегства.
 
По российским дворам эмпирических дум ,
сквозь желтеющий глянец заката.
Каждый ворон был с ним по наитию глуп
и бросал в него хлам ветрограда.
 
Лежал бледный бездомный у серой стены ,
упоенный божественной брагой .
И нутро пламенело,как детские сны,
обогретые солнечной мамой.
 
Красный двор где он вырос и красный асфальт,
алых птиц косяки в черно-белой весне.
Всей семьёй они смотрят в безмолвную даль
и сгорают в небесном огне.
 
17
 
Бирюзовое пламя бездомных людей
на златых тротуарах провинции,
высекало их души , как искры с камней,
под растерянный гомон полиции.
 
Сквозь оранжевый шорох осенних ветров,
отражаясь в глазах горожан,
ледяные свечения ветхих оков
покидали уснувшую пьянь.
 
Фиолетовым светом зиял небосвод,
исходясь оглушительным громом.
И свечения таяли в золоте вод
вместе с тихим малиновым звоном.
 
Покидая тела всех бродяг на земле,
уносились в вечернее небо,
их прозрачные птицы ,закату вослед
прокричав свой измученный эпос.
 
18
 
На большой высоте кислородных шатров ,
в фиолете развернутой выси,
иглы алого солнца пробили покров
птичьих сонм,превратив его в бисер.
 
И из бисера ярко агатовых брызг,
прорываясь к лиловым высотам,
образ ангельский , как обелиск,
взмыл над городом крови и пота.
 
Воспарил над златыми фонтанами ив,
над бескрайней осенней юдолью.
И как будто богами придуманный миф,
вспыхнул в небе космической солью.
 
А внизу , в суете и в припадках сирен,
среди толп ошарашенных взглядов,
исполинский старик вел собаку-мигрень,
словно боль всех бездомных отрядов.
 
19
 
Он шел медленно , будто по льду ледоход,
сквозь румяную облачность неба,
где всемирная ночь прорывается вброд
расстворять энтропизм человека.
 
Пес покорно ступал рядом с ним в никуда,
нес в зубах ярко розовый куб.
В нем как муха сновала и билась звезда,
суетою живых в монолитность скорлуп.
 
Оба двигались в ночь , наблюдая полет,
в йод заката влетающих птиц.
И старик отпустил пса туда, где поёт
хор берез из тоскующих лиц.
 
На земле, где все горе из страхов и зла,
скрыто в сочных улыбках живых,
где зрачки их прекраснейших глаз
смотрят внутрь вселенных своих.
 
2020