Пушкин с женой Натальей Николаевной приехал в царское Село под Петербургом 26 мая 1831 года. Обвенчавшись в феврале в Москве, они несколько меся-дев жили в нанятой Пушкиным квартире на Арбате. И были счастливы, ;сли бы...
Если бы рядом не была теща Наталья Ивановна. Она никак не могла ;мириться с тем, что отдала замуж свою любимую дочь, свой брилли­ант, задаром, а мечтала получить зятя, который стал бы и ее опорой на ;тарости лет. Поэтому, поняв, что Пушкин в данный момент при день­гах, получил от отца к женитьбе подарок деревеньку, которую удачно заложил, старалась побольше выкачать из его кошелька, хотя бы на На-гашу. И постоянно понукала Пушкина к большим тратам.
И, что больше всего раздражало Пушкина, делала это прямо при до­чери, тем самым, ставя Пушкина в неловкое положение, когда он про­сто не мог отказаться купить что-то требуемое матерью для своей кра­савицы.
Порой теща прямо при дочери поучала Пушкина, унижая его. Ната­ше тоже все это очень не нравилось, но она и слова возражения матери не смела сказать.
И молодые решили, что от тещи-матери надо уезжать. И, хотя за ар­батскую квартиру было уплачено до июля, а задаток обратно не возвра­щался, они пошли на потери, лишь бы быстрее уехать из Москвы.
И Пушкин уже в марте просил своего друга и ведущего в Петербурге его литературные и издательские дела Петра Александровича Плетнева подыскать быстрее в Царском Селе теплую дачу, чтобы не холодно было жить в мае и потом до самой зимы.
«Лето и осень таким образом провел бы я в уединении вдохновенном, вблизи столицы, в кругу милых воспоминаний... А дома, вероятно, ныне там нет дороги: гусаров нет, Двора нет - квартир пустых много. С тобою, душа моя, виделся бы всякую неделю, с Жуковским также - Петербург под боком, — жизнь дешевая, экипажа не нужно. Чего, кажется, лучше?»
Плетнев и подыскал им вскоре отличную дачку в Царском, на углу улиц Колпинской и Кузьминской, теплую и удобную, в десять комнат, с мезонином и маленьким садиком.
Царское Село Пушкин выбрал не случайно. Здесь прошло его золо­тое лицейское детство. Здесь родилась юношеская большая любовь, ко­торая была в его сердце до самой встречи с Наташей Гончаровой, тайная любовь к императрице, жене покойного Александра 1, тоже уже покой­ной, Елизавете Алексеевне. Здесь он приобрел друзей на всю жизнь. Здесь «В те дни в таинственных долинах весной при кликах лебединых близ вод, сиявших в тишине, являться муза стала» ему.
И вообще до сих пор за свою большую, как он считал, жизнь Пуш­кин не встречал такого замечательного по красоте, поэтического ме-, стечка на земле.
I168
ским, а Царским, а потом и официально новое название закрепилось. Ох, хорошо там! Ты скоро увидишь.
Снаружи дом сразу понравился Наташе. Деревянный, окрашен­ный в фисташковый цвет. Большой, с двумя открытыми верандами, на первом этаже и в мезонине. С небольшим, но очень уютным двориком-сквериком с деревьями, куртинами кустов и клумбами. Дворик был от­горожен от дороги-улицы сиренью, которая уже цвела.
Внутри пустой дом был гулким и таинственным. Наташа с Пушки­ным наперегонки, как дети, хохоча, побежали осматривать свое новое жилище.
Пушкин сразу помчался в мезонин. Уже подъезжая к дому, он ре­шил, что кабинет свой устроит в мезонине. Наташа тоже его облюбо­вала.
-  Мой кабинет, чур, будет в мезонине! - кричал Пушкин, видя, что Наташа бежит за ним наверх.
Наташа молча уступила мужу облюбованное местечко, даже не ска­зала, что хотела тоже в мезонине устроить свой будуар, а то еще Пушкин передумает и уступит ей эту прекрасную комнату, самую светлую, с вы­ходом на балкон...
-  Тут я поставлю стол, тут - диван, тут книги будут, - вслух плани­ровал Пушкин.
Потом опять наперегонки они побежали вниз. Теперь Наташа оказалась впереди и командовала:
-  Вот эта комната, с камином и выходом на веранду, будет гости­ной, а справа будет мой будуар.
А Пушкин уже потерял интерес к комнатам. Его занимал только ка­бинет, а остальными помещениями пусть распоряжается жена.
При доме были еще летняя кухня, погреб, ледник, сарай.
Возок с вещами прибыл вслед за ними. И вместе со слугами молодые принялись обустраивать свое гнездышко. Надо было навести порядок до вечера. Завтра у Пушкина - день рождения. Тридцать два года ис­полнится.
Оборудовали буфетную, столовую, тоже окрашенную в фисташко­вый цвет, гостиную, спальню...
Пушкины привезли с собой трех бабенок из Кистеневской деревни Болдинского имения, дядьку Пушкина Никиту Козлова, с которым он никогда не расставался, Катьку — горничную Наташи, подаренную де­дом ей на свадьбу, наняли еще управляющего и повара из дома Вязем­ских.
Порадовало то, что у дома два входа с торцов, значит, один можно будет отдать слугам.
На следующий день, проездом на свою Павловскую дачу, заехали поздравить сына с днем рождения старшие Пушкины. Было небольшое застолье. Родители порадовались нанятому дому сына, поблагодарили
169 
еще раз за приглашение жить у них, но решили, что не будут мешать молодым, и побыв часика два, отправились дальше проверить, как идет ремонт их дачи.
Наташе все нравилось на новом месте.
— Я будто в наш Полотняный Завод приехала, — говорила она.
В Полотняном Заводе, местечке под Калугой, родовом имении Гон­чаровых, Наташа провела первые, самые счастливые, она считала, годы своей жизни, и потом каждое лето, живя по зимам в Москве, Гончаро­вы всей семьей приезжали туда.
Пушкин не переставал удивляться своей Наташе. Он знал, что она любит разводить цветники, что и делала и в Полотняном, и во дворе их московского дома. Но чтобы вот так копаться в земле и самой, без слуг, сажать цветы, пропалывать посеянное, поливать...
Он впервые видел ее высокий тонкий стан склоненным над клум­бами. Чтобы Наташа ни делала, все - изящно. Но такого он еще не на­блюдал. Это было очень сексуально.
И, хотя немало цветов было посажено в этом царскосельском двори­ке еще до их приезда и какие-то уже цвели, Наташа все лето будет про­должать сажать цветы. Семян она привезла полно из своих московских запасов.
Почти два года Пушкин добивался руки этой удивительной девочки. И не ошибся. Несмотря на разницу в возрасте: ей - восемнадцать, а ему вот — за тридцать — им было хорошо вдвоем.
Он хвалил себя за то, что решился вопреки многочисленным отгово­рам друзей жениться на красавице. Теперь он нашел в ней прекрасную жену, отзывчивого и заботливого друга.
Он не раскаивался, что назвал в стихотворении ее Мадонной. На­таша и сейчас виделась ему Мадонной: со смиренным, ласковым, за­ботливым взглядом, готовностью откликнуться на любую его просьбу, с бесконечной добротой и состраданием к людям, животным, птицам, с желанием всем помогать, и ему — в первую очередь.
Наташа была счастлива тем, что находится далеко от постоянно, всю жизнь поучающей ее матери, больного, с тяжелыми депрессивными приступами отца. Что живет рядом с великим Пушкиным, стихами ко­торого восхищалась с детства. Он стал для нее и покровительствующим, заботливым отцом, и мужем, и другом, и любимым.
Пушкин вставал спозаранку. Он очень любил раннее утро, когда в открытые окна входят прохладная свежесть, запахи цветов и земли. С бездельем, которое он позволял себе несколько месяцев после же­нитьбы, чтобы потешить себя и жену, надо кончать. И не только пото­му, что он устал бездельничать. Вообщем-то, бездельничать он любил. Что такое скука, он не знавал никогда, увлечений и планов у него всегда предостаточно. А безделье бывало своеобразным лечением после боль-170
шого переутомления, запойной работы или скопившихся неприятно­стей. А еще безделье, бездельное расслабление являлись всегда как бы прелюдией нового творческого подъема. А сейчас вдохновение необхо­димо, деньги, полученные при залоге подаренной ему отцом на свадь­бу деревеньки, уже кончались, надо будет очень много работать, чтобы сделать безбедной семейную жизнь.
И здесь, в Царском Селе, Пушкину легко удалось войти в творческое состояние. Рано встав, он, как привык, отправлялся на прогулку с купа­нием. Это особенно нравилось Пушкину.
Чувствуя после прогулки и купания замечательную свежесть в теле и мыслях, Пушкин тихонечко, чтобы не разбудить Наташу, прокрадывал­ся в свой мезонин.
Кабинет в Царском ему очень нравился. С утра в нем было солнце. Кабинет был огромен. Пушкину совсем не требовались такие большие комнаты. Он даже чувствовал себя лучше в комнатах маленьких, застав­ленных мебелью, лучше - книжными шкафами и этажерками. Вид книг звал к работе. Книги и теперь были вокруг него, прямо на полу расстав­лены стопками, по известному только ему порядку.
Слуги все норовили убрать книги с пола. Сначала Пушкин протесто­вал, уговаривал жену ничего не трогать в его кабинете. Но вид разбро­санных по всему полу книг призывал ее внести гармонию в домашний уют. И Пушкин успокоился тем, что у него ничего не трогали хотя бы на столе. Пол же он каждый день по утрам по-прежнему устилал книгами и исписанными листами. И к концу работы собирал с пола только ли­сты, опасаясь того, что глупые слуги выбросят их на помойку, а книги оставлял, увеличивая ежедневно нагрузку прислуге.
Только утром в кабинете было свежо и прохладно. А к полудню солн­це уже жарило неимоверно. И Пушкин дома ходил полураздетый, и эта вольность тоже ему очень нравилась.
-  Как в Африке, у нас, - шутил он.
—  Можно подумать, что ты когда-то жарился в этой Африке, — усме­халась Наташа.
Пушкин раздевался до трусов и плюхался на диван. Он почти всегда работал лежа, поставив рядом графин с водой и банку с любимым кры-жовничьим вареньем, которое присылали ему из Болдинской деревни.
Пушкин был счастлив по-настоящему. После долгих предсвадебных и послесвадебных хлопот он теперь каждый день работал. С утра до по­лудня. Присутствие рядом любимой женщины вдохновляло.
У Наташи теперь было очень много свободного времени. В Москве они каждый день ездили всюду вместе. Там в первые месяцы после свадьбы Пушкин совсем не работал, только с друзьями общался, да ее по друзьям, салонам и балам возил. Теперь он каждое утро работал. Одиночество ее и совсем бы не тяготило, как бывало раньше. Только те-
171   Ss?
перь в новой обстановке, в новом, семейном, положении одиночество ее пугало. Ей все казалось, что она перестала интересовать Пушкина и он тяготится ею.
Наташа спала чутко, и, как Пушкин ни старался по утрам делать все тихо, она просыпалась. Вот и теперь она слышала, как он вернулся с прогулки, хоть и крался тихонечко.
В начале их жизни здесь, в Царском, она вскакивала по утрам, за­слышав шаги мужа, возвращающегося с прогулки, чтобы вместе попить чаю, перекинуться добрыми словами, обнять его мокрую после купания голову, думала, что и Пушкина порадует эта утренняя их встреча.
Но она заметила, что Пушкин за этим утренним чаем уже как будто и не с нею, а где-то далеко-далеко от нее.
—  Я мешаю, чаевничая с тобой по утрам? — спросила она.
-  Ради Бога прости меня, душа моя, но это так. На прогулке я уже работаю, пью чай - работа продолжается, и в кабинете идет без пере­рыва. Если же настрой разбить разговорами, то потом, в кабинете, при­ходится настраиваться заново.
Наташа не обиделась. Надо было приспосабливаться к образу жиз­ни творца. И Наташа очень старалась, не позволяла себе сердиться и скучать. Она просто огорчилась от того, что лишалась этого удоволь­ствия — попить чай с мужем. Утренний Пушкин, с мокрыми кудрявыми волосами, весь какой-то тихий и задумчивый, очень нравился ей.
Теперь по утрам Наташа то нежилась в постели чуть ли не до по­лудня. То, попив чаю в одиночестве, выходила в скверик. Занималась клумбами. Потом возвращалась в дом и тоже отправлялась на диван. В свою комнату. Иногда засыпала, а чаще, подремав, бралась за книгу. Пушкин составил ей целый список для чтения, а читать она очень лю­била. Мать ограничивала их в чтении, и теперь Наташа наверстывала упущенное.
Устав от книг, бралась за вышивки и шитье. Пушкин был удивлен еще одним достоинством своей красавицы-жены: она чудесно вышива­ла бисером кошельки, сумочки, наволочки, салфеточки, игрушки, фут­ляры, чехлы и чехольчики для свечей, для мела и стаканов, обвязывала трости и курительные трубки, вышивала по канве иконы, целые жан­ровые картины. Так что скоро все друзья Пушкина начнут заказывать Наташе вышивки.
Перед отъездом в Петербург она получила такой заказ от московско­го друга Пушкина Павла Воиновича Нащокина: расшить бисером по черному шелку сумочку для его возлюбленной-цыганки. И Наташа те­перь огорчалась, что не купила сразу шелк в Москве. В Петербурге они были проездом, а в Царском Селе она не смогла найти шелка.
Только к вечеру, в пять часов пополудни, они обедали с Пушкиным вместе. И сразу после обеда отправлялись пешком на прогулку по цар­скосельским паркам.172
Каждый день Пушкин вел ее в новый уголок Царского Села. Сна­чала он показал Наташе Большой Екатерининский дворец, Лицей при нем и Екатерининский парк. В следующий раз — Александровский Ма­лый дворец и парк при нем.
Но все маршруты заканчивались прогулками вокруг Большого озера с Чесменской колонной посредине.
Наташе прогулки очень нравились. Ей все нравилось в Царском Селе. Гроты есть и у них в Полотняном, но здесь грот был самым насто­ящим дворцом. И такие небольшие дворцы и домики встречались им во время прогулки в самых неожиданных и потаенных местах: Эрми­таж, Агатовые комнаты, павильоны Верхняя и Нижняя ванна, Турецкая баня, Арсенал, Большой каприз, Китайский театр...
—  Поистине — Царское местечко! — восхищалась Наташа. И Пуш­кин радовался всему вместе с нею.
А для Наташи было счастьем просто идти рука об руку с Пушки­ным. Вести тихие беседы о чем угодно. С Пушкиным всегда интересно. Он ей что-нибудь рассказывал или читал строчки, сочиненные утром, спрашивал ее мнение.
-  Мне нравится все, что ты сочиняешь, Саша, - отвечала Наташа, слегка пожимая локоть мужа.
А Пушкин все еще не мог до конца поверить в то, что эта удивитель­ная девушка, красавица, любит его.
Только уединение в их прогулках скоро закончились. Как-то они обнаружили, что много народу стало прогуливаться по облюбованной ими тропинке.
Они привлекали всеобщее внимание. Наташа — в белом платье, в круглой шляпе с кружевами и цветами, в «свитой по-тогдашнему крас­ной шали», по моде накинутой на руки, была чудо как хороша.
Им позднее скажут, что толпа отдыхающих повадилась тут прогули­ваться, чтобы наблюдать за ними.
-  Да уж, с тобой нигде не уединишься, - шутила Наташа, - везде поклонницы найдут.
—  А мне кажется, что все только на тебя и смотрят, — отшучивался Пушкин.
На них, действительно, приезжали посмотреть даже из Петербур­га, а местные дачники непременно выбирали для прогулок именно эту тропу, чтобы тайно следить за Пушкиными, а потом обсуждать, как они были одеты, с кем прогуливались, с кем просто раскланивались, а с кем заговаривали.
Наташу смущало и радовало это всеобщее внимание. Конечно, ей хотелось хоть на прогулке побыть с Пушкиным наедине, послушать его. Но и радовало то, что Господь послал ей такого мужа, который всем ну­жен, многими любим и всем интересен. Значителен.
173
Пушкину тоже льстило это всеобщее внимание, оно поднимало его статус в глазах Наташи. Но он совсем не считал себя виновником этого любопытства.
-  На тебя все приходят полюбоваться, - говорил он Наташе. - И не смущайся, пожалуйста, радость моя, ты такой прелестный ангел, како­го нет больше в мире.
Он гордился своей красавицей-Мадонной. Можно сказать, даже - хвастался. Постоянное, с детства, недовольство своей наружно­стью было теперь компенсировано красотой жены. Красавица выбрала его, урода, как он считал, погасив этим один из самых больших его ком­плексов.
Поэтому глазеющие на них дачники-обыватели сначала Пушкина радовали и поднимали настроение. Потом это стало надоедать и даже раздражать.
Наташу же это любопытство посторонних угнетало с самого начала. Она любила уединение, общество хорошо знакомых людей. И всеобщее внимание сковывало ее. Пугали даже восторженные разговоры по по­воду ее внешности.
В день праздника Положения риз, Пушкин заказал молебен, что де­лал ежегодно. Это была семейная традиция. С давних пор в семье хра­нилась ладанка с Всевидящим оком. Работы грубоватой, но содержа­щая частицу ризы. Это была реликвия, и она передавалась обычно от родителей к старшему сыну.
—  Вот, — говорил Пушкин Наташе, — если ты родишь сына, к нему перейдет эта ладанка, как к хранителю рода Пушкиных. И он должен будет ежегодно соблюдать семейный обычай и ни в коем случае не укло­няться от этого обета.
Однажды после утренней работы Пушкин вышел один немного про­гуляться перед обедом. И пропал. Не пришел ни к обеду, ни к ужину. Наступила ночь, а его не было.
Сначала Наташа досадовала: опять где-то с друзьями заговорился.
Пушкин не в первый раз задерживался к обеду: то встретил Гоголя, который снимал дачу недалеко, в Павловском, то старого друга графа Комаровского, и тогда в разговорах забывал про обед, про то, что его ждет жена, и очень удивлялся потом, что Наташа обижается на него: Друга же встретил, заговорились...
И в этот раз Наташа ждала мужа до полуночи. Потом уснула. Не по­явился Пушкин и утром, и к новому обеду, и к ночи...
На утро третьего дня она начала собираться в Петербург, к тетушке Ькатерине Ивановне Загряжской, уже очень беспокоясь, не случилось ли чего.
Но Пушкин вдруг появился.
Видя, что муж жив и здоров, Наташа надулась.174
— Так-то ты встреча­ешь пропавшего супру­га?! А если бы я умер? Ты тоже дулась бы на меня?
Наташа молчала.
—  Ну прости! Я со­всем   не   собирался   в Петербург.    Во   время прогулки     повстречал дворцовых  ламповщи­ков. Они везли в Петер­бург в починку царские подсвечники,     лампы, канделябры.   Мы   раз­говорились, и так они увлекли меня, что я не заметил,   как   ушел   с обозом далеко от Цар­ского. Так что до Пе­тербурга осталось уже меньшее     расстояние. И так как, ты знаешь,
я собирался в Петербург по делам, то и решил: коль уже проделал по­ловину пути к нему, то надобно дойти и уладить дела. И застрял там на два дня. Прости меня, ради Господа Бога, милая, ангел мой, моя пре­красная Мадонна, радость моя, красавица ненаглядная, госпожа моя, я, конечно, виноват...
Наташа уже едва сдерживала улыбку, низко наклонив голову над пяльцами. Думала: на него невозможно сердиться. Я так переволнова­лась, а он — шутник...
С близкими он застенчив и нежен, думала Наташа. Как-то среди друзей Пушкин говорил об этом:
- Все заботливо исполняют требования общежития по отношению к посторонним, т.е. к людям, которых мы не любим, а чаще и не уважа­ем, и это единственно потому, что они для нас ничто. Типичная русская привычка быть вежливым, приветливым с чужими. С друзьями же не церемонятся, оставляют без внимания обязанности свои к ним, как к порядочным людям, хотя они для нас — всё. Нет, я так не хочу действо­вать. Я хочу доказывать моим друзьям, что не только их люблю и верую в них, но признаю за долг и им, и себе, и посторонним показывать, что они для меня первые из порядочных людей, перед которыми я не хочу и боюсь манкировать чем бы то ни было, освященным обыкновениями и правилами общежития.
175
Пушкина или горячо любили, или жестоко нена­видели. В мало знакомой среде он бывал так же нераз­говорчив, как и она, а среди друзей становился совсем другим: много и интересно говорил, и все его слушали с удовольствием или даже с восторгом. Он, собственно, войдя в раж, и сказать-то никому не давал. Говорил громко, смеялся заливисто и как-то безмятежно, как дети, сверкая своими белоснеж­ными зубами.
А когда печалился, гру­стил, то, опять по-детски, выпячивал свои толстые губы, и казалось, что его кто-то обидел и он, как ма­лыш, надулся, обиженный.
Здесь он пока был все время весел. И Наташа чув­ствовала, что ему так же хо­рошо с нею, как и ей с ним.

А в России опять свирепствовала холера. Она пришла уже в Петер­бург. Министерство внутренних дел издало «Краткое наставление к рас­познаванию признаков холеры, предохранения от оной».
Запрещалось после сна выходить на воздух, жить в тесных, сырых и нечистых жилищах, а также предаваться гневу, страху, утомлению, уны­нию и «беспокойству духа».
Но паника все-таки была.
В столице начались беспорядки. Прошел слух о том, что в эпиде­мии холеры виновны медики, что "лекаря" умышленно травят народ. И 'рассвирепевшая чернь" зверски расправилась с двумя лекарями.
И с упоением рассказывали, что будто бы к толпе вышел без страха сам император Николай I, скомандовал: "На колени!" - И народ по­слушался, пал на колени и в полной тишине слушал царя.
Поведение императора вызвало восхищение и у Пушкина. Ведь царя тоже могли убить!
Огорчало Пушкина только то, что он не мог теперь ходить пешком в Петербург, не знал, как там идут его издательские дела.
176
Вот-вот должны были ввести карантин и в Царском. Родители Пуш­кина уехали из Петербурга прямо накануне установления там каранти­на. Торопились, не успев обустроиться в Павловском, и остановились пока у сына с невесткой.
-  Ольга, замешкалась с отъездом, — беспокоилась Надежда Осипов­на о дочери.
-  Она не очень-то и торопилась! - возмущался Пушкин. - Мы ее звали к себе, еще когда были в Петербурге. Потом, уже зная о предстоя­щем карантине, я во время поездки в Петербург заходил к ней и даже поругал ее за то, что не торопится на дачу, а она только смеялась:
-  Все вы помешались на этой холере. Родители надоели, все вокруг кричат, плачут, а меня больше пугает предстоящая суета переезда. Уж очень боитесь вы все этой холеры, а я ее боюсь не больше, чем свое­го милого Жанно, - при этом она потрепала свою любимую собаку за ухом.
И не напрасно они все ругали Ольгу. На следующий день после приезда родителей к Пушкиным Царское Село окружили карантин­ным заслоном. Связь с Ольгой прервалась вообще.
Все были в беспокойстве. И родители Пушкина продолжали жить у Пушкиных в Царском Селе, наезжая в Павловское, чтобы поторопить рабочих с ремонтом.
Но дело затянулось, так что день рождения Надежды Осиповны двадцать первого июня праздновали в Царском Селе.
Родители Пушкина были рады тому, что их шалапутный старший сын наконец женился. Что нашла красавица привлекательного в Алек­сандре, Надежда Осиповна понять не могла. Всю жизнь он раздражал ее своими экстравагантными поступками, безудержными эмоциями и непочтительностью к родителям. Сергей Львович, хоть и признавал поэтический талант сына, но тоже считал Александра безалаберным, не умеющим построить свою карьеру.
Да, Александр всю жизнь обижал их. Живя рядом, в Петербурге, ме­сяцами не заглядывал к ним, так что все новости о сыне они узнавали из чужих уст или от дочери Ольги и младшего сына Левушки, с которы­ми Александр поддерживал родственные отношения.
Уезжая из столицы, он тоже редко писал им. Так что они давно уже считали его отрезанным ломтем. Поэтому так и радовались сообще­нию сына о женитьбе. А просьба Александра благословить его просто осчастливила родителей.
С нетерпением ждали они встречи с московской невесткой, гадали, какая она. Наслушались уже от Левушки и о сватовстве, и о мальчиш­нике накануне свадьбы, на котором младший сын Левушка присутство­вал, и о самой свадьбе, и о жизни молодых в Москве на Арбате...
Как ни гадали, ни рисовали прекрасный образ невестки, она ока­залась просто чудным созданием. Мало того, что красавица и умница.

еще и почтительна, и обходительна, как редко теперь бывает, скромни­ца, любит Пушкина, только сможет ли заботиться о нем, сама еще де­вочка?
Сергей же Львович был в восторге от невестки: прелестная, а уж ка­кая слушательница! Он любил поговорить с Наташей.
Наконец, старшие Пушкины закончили ремонт своей дачи и пере­брались в Белозерку.
И только перебрались на свою дачу, как случилось непредвиденное.
Отрезанная от семьи карантином Ольга решила пренебречь засло­нами и тайно, минуя кордоны, окольными путями, пробралась к роди­телям на дачу. Только по ошибке постучала ночью в окно не родителей, а соседей.
Что тут началось! Перепуганные соседи вызвали полицейских. Оль­гу и успевших пообщаться с ней родителей арестовали.Ольгу отправили в пограничный карантин, в котором она, опять своевольничая, не оста­лась, а вернулась в Петербург.
Родителей же заперли в карантин на собственной даче. И пристави­ли охрану. И все друзья и Пушкин с Наташей, навещавшие их в заточе­нии, разговаривали с ними через решетку сада.
-  Не переживайте, - успокаивала их Надежда Осиповна, - мы не страдаем. Солдаты носят нам провизию и исполняют наши комиссии, передают наши письма и записки. Мы гуляем по нашему садику, бал­кон очень приятен, потому что дом угловой, и все вокруг видно.
Основания для беспокойства были. Умер граф Юсупов, от холеры же - мать лицейского друга Илличевского, отец знакомого Комовского..
Однажды утром после работы Пушкин застал свою жену в слезах.
-  Что случилось?
-  Зизи пропала.
Болонку Зизи Наташе подарили щенком еще в Москве.
Они очень привязались друг к другу. Зизи помогала Наташе коро­тать одиночество, пока Пушкин работал. И вот утром Наташа вышла с Зизи в садик. Вдруг, откуда ни возьмись, в скверике возник доберман и бросился с лаем к Зизи.
Собачонка так перепугалась, что кинулась прочь, куда не глядя. И пропала.
Наташа выходила за калитку, звала Зизи. Послала дворника искать собачку. Но и тот вернулся ни с чем.
-  Наверное, этот кобелина съел ее или задушил, - плакала Ната­ша, - Зизи такая маленькая и беспомощная, а он...
Пушкина разбирал смех, но он сдерживал себя. Он любил живот­ных, но такое безысходное горе из-за собачонки ему было непонятно.

178
Однако он обратился к правителю Канцелярии управляющего Цар­ским Селом Коншину с просьбой поискать собачку. И чиновники оты­скали собачонку.
Наташа была счастлива, вымыла запыленную Зизи и бесконечно целовала ее.
Пушкин, глядя на эту идиллию, шутил:
—  Боюсь, что на меня ласки и нежности у тебя уже не останется. Наташа тоже повеселела. С собачонкой на руках подошла к мужу,
обняла его, нежно поцеловала:
—  Спасибо, милый, за то, что помог отыскать Зизи.
В воскресенье 5 июля в Знаменской церкви Царского Села при большом стечение народа перед иконой Божией Матери «Знамение», древней родовой иконой дома Романовых, был отслужен молебен об избавлении города от холеры.
Потом с иконой был совершен Крестный ход, который закончился молебном на площади Большого дворца.
Пушкин не собирался в церковь, но Наташа настояла, чтобы они вместе участвовали в молебне. Она потихонечку, ненавязчиво, приоб­щала мужа к церковным обрядам.
Пушкин верил в Бога. Бывал в церкви по большим праздникам. Но он верил и во множество всяких примет, предсказаний, что проти­воречит христианству. И Наташа, воспитанная в глубокой религиозно­сти, постепенно и Пушкина втягивала в богопочитание.
По особому царскому предписанию, минуя карантинные засло­ны, в Царское Село приехала статс-дама, двоюродная бабушка Ната­ши, очень полюбившаяся Пушкина Наталья Кирилловна Загряжская-Разумовская.
Эта знатная дама была фрейлиной императриц многие годы, пере­жила нескольких императоров, всегда была при дворе, знала его из­нутри, несмотря на свой преклонный возраст, сохранила прекрасную память и со свойственным ей замечательным юмором рассказывала Пушкину такие подробности об императорах и их приближенных, что Пушкин слушал или раскрыв рот, или покатываясь со смеху.
Он обожал эту знатную старушку. И, узнав, что она приехала в Цар­ское, сразу потащил Наташу к ней, чтобы засвидетельствовать свое по­чтение и задать Наталье Кирилловне накопившиеся вопросы.
Наталья Кирилловна тоже обрадовалась Пушкиным. Наташу она любила. Пушкина высоко ценила как поэта, но больше всего любила его за остроумие, которым и сама владела, и, как всякая женщина в лю­бом возрасте, любила Пушкина еще и за то, что он обожал ее.
Говорили, что скоро в Царское Село приедет императорский двор.
—  А с двором приедет и Жуковский, - радовался Пушкин.
179 
Василий Андреевич Жуковский, известный поэт, автор «Светланы», наставник цесаревича Александра, был покровителем Пушкина с младенческого его возраста, а потом стал хорошим другом. Пушкин уже все уши Наташи прожужжал о Жуковском.
-  Василий Андреевич на шестнадцать лет старше меня. Я в лицей­ские годы воспринимал его   как старейшего учителя, а ведь он был почти в моем нынешнем возрасте всего-навсего. Я же сразу принял его за своего отца и учителя. А он даже сейчас, когда ему уже под пятьде­сят, - сущий ребенок. Ты это сразу почувствуешь. Василий Андрее­вич — подлинное дитя: романтик, доверчив, всех любит, всем помогает.
- Он что, богат?
- Да совсем не богат. Хоть, как воспитатель цесаревича, он и не бе­ден, но больших средств нет. Он просто отдает чуть ли не всем, кто по­просит, все, что у него имеется. А потом ходит по дворцу средь богатых вельмож и рассказывает им печальные истории своих просителей. И так проникновенно, что те раскошеливаются, и порой даже очень щедро. Ну а просители каждое утро, еще до его пробуждения, уже толпятся на лестнице, ведущей во дворце в его покои. Вот такой он,  Василий Ан­дреевич Жуковский.
А уж меня-то он выручал в жизни сто раз! Он фактически дал мне путевку в поэзию. Хоть ко времени нашего знакомства, когда я был мальчишкой, у меня и было уже более двух десятков стихов, веры в точ­ность своего предназначения у меня не было, а Жуковский уже читал мои стихи и назвал меня, мне Вяземский передал, "молодым чудотвор­цем" и "надеждой нашей словесности", - голос Пушкина задрожал от волнения.
Наташа почувствовала, что он вот-вот расплачется.
-  Саша, что ты, милый? - забеспокоилась она. Пушкин поцеловал ей руку, успокаивая:
-  Вот видишь, это даже сейчас волнует меня до слез. А как волни­тельна была эта похвала для меня, мальчишки, по существу изгоя в дет­стве, слова доброго ни от кого не слышащего. Уж от родителей - точно. Они хоть и навещали меня в Лицее в редкие разрешенные дни и в Пе­тербург из Москвы поэтому перебрались, чтобы навещать меня почаще, но встречи эти меня не очень радовали. Потому что все мое свидание с родителями и заполнялось порицаниями и осуждением моего сверчкового поведения. Вкусненькое же, которое они мне привозили, радовало лишь чуть-чуть. Не от скверного питания в Лицее страдал я в те годы. А вот Жуковский сразу почувствовал, что для меня важно, и не боялся перехвалить меня, испортить похвалами. Он и стал мне ближе отца, а в общем, отцом на всю жизнь. К нему я и писал, и приходил в трудные свои минуты. Он заступился, когда император собрался услать меня в Сибирь. Василий Андреевич просил направить на юг или на Соловки и множество раз потом спасал от беды...180
К Жуковскому Пушкин тянулся в свои трудные минуты, потому что Жуковский всегда чувствовал пасмурность на душе своего молодого дру­га и умел поддержать теплым словом, а то и восхищением: «Ты создан попасть в боги — вперед! Дай свободу этим крыльям, и небо — твое...»
Даже на расстоянии, когда Пушкина не было в Петербурге, Жуков­ский пристально следил за жизнью своего беспокойного юного друга, чтобы где-то предостеречь от рискованного поступка, остановить раз­горающийся скандал, и, наконец, сразу бросался спасать, защищать, если тучи над головой Пушкина уже нависли, уже гроза гремит...
Когда же Пушкин бывал в столице, они виделись часто.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://nerlin.ru/publ....0-10720