(четвёртый отрывок)

Метрах в десяти от меня что-то странно прожужжало. Я не сразу догадался, что это была снайперская пуля на излёте. Кто-то снизу, из Чарикарской долины пытался меня достать. Но сопка слишком высока и обычная снайперская винтовка не «достаёт». Начштаба Крамаренко правильно сделал, что загнал мой связной бронетранспортёр, БТР, на самую верхушку покатой высокой горы, которая, как труба торчала посреди Чарикарской долины. Для «духов» я здесь недоступен , если только американскую управляемую ракету, «Стингер», конечно, на меня не пожалеют, связь отличная, всё на виду. Настоящий театр военных действий.
Совсем недалеко, километрах в трёх, у себя под ногами, из-за удивительной прозрачности горного воздуха, прямо, как на ладони, я увидел нашу колонну из нескольких боевых машин десанта, БМД и БТРа. Они двигались мимо небольшого кишлака, как вдруг из «дувала» раздалось пару-тройку жалких хлопков. Кто-то в наших выстрелил, похоже, что из простого охотничьего ружья.
Колонна сразу остановилась, БМДшки повернули свои стволы в сторону дувала и начали, как осы, жалить его длинными оранжевыми 73-миллиметровыми трассерами по всему периметру. Минут через пять в сторону кишлака, выбравшись из «брони», метнулось несколько десятков наших из десантуры. Как в кино, они кувыркались, стреляли на ходу из автоматов и одноразовых гранатомётов, «мух». «Будет не так, как под Баграмом,» – подумал я. – «Шмоном не обойдётся! За такой спектакль они возьмут с «дехкан» подороже.
Я задумался о том, смог ли бы я в такой ситуации, как неизвестный смельчак из дувала, шмальнуть в сторону военной колонны из ружья, вложив в этот выстрел всю ненависть к захватчикам моей родной земли и боль от смертей моих близких и родных? Вопрос сложный. Меня пока никто не завоёвывал и близких не убивал, я ещё не готов, я просто пацан.
А вот и «вертушки» прилетели, но уже с другой стороны сопки. Ми-24, «Крокодилы». Зависли, и начали утюжить НАРами, неуправляемыми авиационными ракетами, кишлак с другой стороны сопки. «Да что же это такое!» – мне стало не по себе. – «Всё без меня произойдёт! Проторчим тут с Макеевым на горе без всякого дела! Чёртов Крамаренко!»
Я пошёл менять у радиостанции Макеева с испорченным настроением. В пехоте хоть что-то происходило, а здесь…
– Что нового? – спросил я Макешу, когда влез в «броню».
– Ничего! Наша помощь никому не нужна …. И хорошо.
– Хорошо-то, хорошо! Да ничего хорошего! – ответил ему я, пропуская наружу. – Так можно и коньки от тоски отбросить!
– Точно. – промямлил он мне в ответ и исчез из просвета люка.
Я прилег на лавке перед своей основной рабочей радиостанцией Р-130, гипнотизируя круглую ручку настройки частоты, надел наушники. Через пару минут закрыл глаза. Сказывались две предыдущие бессонные ночи. Ничего, моя голова приучена просыпаться при малейшем щелчке в эфире. Тёмная материя начала обволакивать меня, толкая и выталкивая куда-то вбок. Она, очевидно, хотела меня вернуть в своё русло. Сразу возник сверхбыстрый сон. Я с несколькими нашими солдатами лежу на броне боевой машины пехоты, БМП, в бронежилете, с рюкзаком и автоматом. Наша колонна из десяти БМП и БТРов двигается по горному серпантину в сторону Джелалабада. На выхлопной сетке БМПшки «жарится» несколько банок тушёнки, сейчас будем «хавать». «Кусок», прапорщик Дормидонтов, развлекается на соседней БМПшке, периодически постреливает из автоматического станкового гранатомёта по окрестностям, выманивая душманов. Гранаты попадают то в склоны скал, то в возделанные кем-то, заброшенные поля, то в пустые хижины. То и дело, внизу гор, в небольшом русле пересохшей реки попадаются обгоревшие мёртвые остовы грузовиков и БТРов. «Не боись, Олежа!» – говорит мне лежащий рядом Макеев. – «Мы едем в Джелалабад! Там тепло. Там «зелёнка». Апельсинов наедимся! Тропики!» Говоря это, Макеша втыкает свой штык-нож в одну из банок с тушёнкой, та шипит и истекает поджаренным жиром…

– Кто-нибудь слышит меня? – слабо раздалось в наушниках.
Я вздрогнул, и ответил не сразу. Позывной с нарушением, без кодировки, мало ли кто это, может быть это радиоигра противника.
– Я слышу! – решился ответить тоже инкогнито. В случае чего отбрехаюсь.
– Кто ты?
– А ты кто?
– Послушай, братишка! – неизвестный заторопился и разволновался, – Я не знаю, как у вас там по связи положено разговаривать, я не радист, я комроты, мои девчонки по окопам плашмя лежат, зарываются в положении лёжа, потому что рядом «геноциды» ложатся (он имел в виду гаубичные снаряды), это только наши могут быть, кто лупит, не знаю, вот сейчас прямо рядом со мной рвануло, помоги быстрее, братишка, пожалуйста, какой идиот им такие координаты даёт, что нас сейчас в землю зароет…
Я изумился. Вот это да! Однажды я несколько ночей стоял со своим БТРом рядом с гаубичной батареей, «Геноцидами». Это было что-то! Я возненавидел «богов войны» за их адский грохот, сотрясание почвы и бессонные ночи. Можно было представить, что делали с пространством и временем гаубичные снаряды в конце их полёта! Там просто ничего, наверное, не оставалось, там всё разлеталось на элементарные частицы и переходило в разряд тёмной материи.
– Понял вас! Чем можете подтвердить свои слова? Вашей роте давали позывной?
– Ничего нам не давали. Думали, что не понадобится. Помоги, братишка! Век не забуду! Сейчас нас накроет! Помоги!
– Хорошо, попробую, но у меня нет таких полномочий!
– Чайка, Чайка, я Бизон! Прошу разрешения на защищённый режим связи, экстренная ситуация!
– Ты что там, Бизон! Офонарел? Какой тебе защищённый режим? Что случилось?
– Тут кое-кто из наших жалуется, что наши «стволы» работают не по «духам», а по ним.
– А почему я его не слышу?
– Откуда я знаю! Может быть, вы с другой стороны сопки.
– Какой у него позывной?
– У них нет позывного, не давали, связиста тоже нет.
– Координат тоже нет?
– Сейчас спрошу.
– Не вздумай, болван! Если он скажет, то все «духи» узнают, где он. А вдруг это «радиоигра», и «душман» хочет от себя огонь отвести?
– Что же делать? Я чувствую, что наши ребята, на самом деле.
– Хорошо, сейчас посоветуюсь. Будь на связи.
Я застыл наготове перед радиостанцией, не замечая, как побелели мои пальцы, сжимающие приёмо-передающее устройство.
– Братишка! Ты здесь? – неведомый голос стал совсем жалобным. – Нас сейчас накроет! «Подарки» ложатся всё ближе и ближе, рожай что-нибудь быстрее …
– Держитесь! Я сообщил о Вас!
– Сообщил? Молодец какой! А что нам прикажешь делать? У меня уже картинки из прошлого перед глазами крутятся. Одна надежда на тебя, братишка, плюнь на полномочия, сделай что-нибудь, ты у меня сейчас как ангел, только на тебя надежда. Ты же не хочешь сны про «двухсотых» до конца жизни смотреть?! Давай, братишка…
Я почувствовал, как мой полубокс на голове топорщится, а кожа под ним неприятно холодеет. Вот оно! Надо что-то делать! Ребята сейчас могут погибнуть, если я что-то не придумаю. Не было печали! Черти накачали!
– Орёл, Орёл, я Бизон! Срочно ответьте! ... Орёл, Орёл, я Бизон!
Это был позывной личного радиста начальника штаба Крамаренко. Бессрочные наряды вне очереди, а, может быть, и «губа», были мне уже обеспечены. Я не имел права выходить на «Орла» напрямую, да ещё и по открытой связи.
Кроме того, мне ещё никто и не собирался отвечать! Я словно чувствовал, как тёмная материя забралась в радиоэфир и превратила его в кисель, бесформенную тупую массу, неспособную передавать информацию. «Где же Бозон?» – подумал я. – «Ты нужен сейчас, как никогда!»
– Бозон, Бозон, я Бизон! – попробовал я. Чутьё подсказывало мне, надо работать в эфире не переставая. Главное, не молчать, надо «раскочегарить» мёртвый эфир. – Чайка, Чайка, я Бозон! Как дела наши скорбные?
– Бизон, Бизон, я Чайка! Ты чё, не «шаришь»? Не волнуйся, я всё передал. Затухни!
– Орёл, Орёл, я Бозон! ...
– Фёдоров! Ты у меня на «губе» сгниёшь, сортиры будешь чистить до самого дембеля! Что в эфире устроил, «ЧМО»?!
Я узнал голос начальника штаба Крамаренко. Теперь всё, это точно «залёт»! Пан, или пропал!
– Товарищ нач… Орёл! Наших ребят сейчас «геноцидами» накроет! Только я их слышу! Снаряды ложатся совсем рядом с ними!
– Так! Хорошо! ... Выключил «геноцидов» … А сейчас?
– Братишка, Братишка, ты где? – у меня всё сжалось внутри от напряжения. – Братишка, ответьте Бизону!
Братишка молчал. Прошла тяжёлая минута.
– Бизон, я Орёл! Где ответ по «подаркам»? Ты понимаешь, что под суд пойдёшь? «Геноциды» уже пять минут по твоей милости не работают! «Коробочки» ждут, «Птички» ждут, все ждут!
– Орёл, Орёл, я Бизон! Жду ответа от братишки!
– Даю ещё пять минут и запускаю «стволы». А ты идёшь на зону, понял, Бизон-муфлон?!
Теперь с меня уже пот тёк градом.
– Бизон, Бизон, я Бозон! Что ты хотел?
От неожиданности я подскочил на месте и набил шишку на голове об верхнюю броню.
Удивительно, но бас Бозона был очень натурален, как в жизни, несмотря на то, что голоса всех остальных проходили по связи усечёнными по частоте звука.
– Мне нужна помощь!
– С чего бы я тебе должен помогать? Ты вообще здесь лишний, сынок! Тебя здесь быть не должно!
– Но, коли, я, всё-таки, здесь. Помоги! Пожалуйста! Бозончик!
– Помощи не требуется. Ты и сам всё сделал!
– Бизон, Бизон, я Орёл! Ты с кем там треплешься в эфире? Я тебя расстреляю, молокосос! Я тебя в порошок сотру, мать твою!
И сразу одновременно:
– Спасибо, братишка! Я твой вечный должник! «Подарки» прекратились. Я капитан Данияров! Доложи, если что, спасибо!
Всё в эфире буквально взорвалось и ожило. Я доложил Крамаренко о Даниярове и тот успокоился. Даже похвалил. На этот раз, очевидно, на губу пойду не я, а кто-то из «пушкарей». Братишка продолжал что-то рассказывать счастливым голосом, Орёл завёл долгую связь с Чайкой по защищённой линии. Бозон связался с какой-то канарейкой, он «пялил» эфир:
– Канарейка, я Бозон! Доложите общую обстановку по Чарикарскому рейду! Я слышал, что моих ребят, козлы, чуть не завалили? Приеду и расстреляю тебя, Канарейка, перед строем, мать твою в дышло!
– Какой «Канарейка», гаварит Ахмад Шах Масуд! Шурави, пашёль вон из Чарикара, я иду к тибе из Панджшера! Базон, «двухсотым» дамой поедишь. Ты падажди миня…
– Ахмад! Моджахед долбанный! Жду не дождусь тебя в Чарикаре, подгузников побольше захвати…
И одновременно ещё несколько голосов вклинилось в эфир. Началась вакханалия сразу по всем частотам, духи тоже начали «работать», стараясь помешать оперативной связи наших войск. Я передавал сведения от одних наших к другим, потому что, оказалось, что многие могли связываться только через меня. Вот почему было долгое молчание в эфире. Никто не мог связаться со штабом, и все решили, что рейд пройдёт без связи.
В люке появилось страшно удивлённое лицо Макеева.
– Залезай! – крикнул я. – Работы невпроворот по всем каналам!
Макеев начал забираться в люк, но тут же растёкся по пути в бесформенную лужу, его «хэбэ», гимнастёрка, раздулась и расползлась под стойкой с радиостанциями. Броня БТРа вдруг стала вязкой и прогибающейся вовнутрь, стойка с радиостанциями пошла прозрачностью настолько, что я даже разглядел поток электронов по проводам. Они непрерывной рекой перетекали с одной атомной орбиты на другую, стремясь удрать от бозонов Хиггса, которые неслись за ними следом напрямую, сквозь орбиты, сквозь атомные ядра, и страшно клацали своими челюстями. Бозоны «пялили» потемневшую материю, разгоняли её и заставляли работать.
«Нас что, достало «Стингером»?!» – подумал я… 

(конец четвёртого отрывка)