Она не пришла, как договаривались, на набережную у площади Массена. Предчувствие не обмануло его. Он с самого начала ожидал какого-то подвоха, тупого и гадкого кроличьего тупизма. Такого, на какой способна только его дочь.

Ему вспомнилось молодое и самоуверенно-наглое выражение лица итальяшки. Его, разумеется, звали Наполеоне. Более гадкого имени невозможно придумать!

Он сжал в кармане джинсов рукоять маленького автоматического восьмизарядного немецкого Река, похожего на стартовый пистолет. Немного успокоился. Зачем взял игрушку, непонятно. Наверное, потому, что она просто была у него. Он купил его по приезду в Ниццу несколько лет назад, когда всего боялся, когда не было ясности ни в чем. Купил у одного африканца в темном переулке, на всякий случай, не так уж и дорого.

Глотнув еще немного Ягуара из банки, подумал, что, скорее всего, день закончится бездарно глупо и плохо. И, как показывает история, скорее всего для него плохо.

Забежал опять в магазинчик рядом с "My home", потому что банка кончалась. Витторио был на месте. Какого черта этот афрофранцуз вздумал называть себя Витторио, он не знал, но привык к этому. Банки с Ягуаром находились на месте, охлаждались рядком на холодильной витрине. Витторио улыбнулся у кассы своими пухлыми темными губами, ничего не сказал. Они оба знали, что пьянчужка несостоявшийся писатель из России сегодня будет потихоньку надираться, и, возможно, ближе к ночи немного почудит. Для Витторио просто день так пошел.

"Может быть к Герцену сегодня, наконец, схожу, на могилку. Сколько живу здесь, а ни разу не сходил. Лентяй заблудший. Стоило ли будить дедушке Герцену в массах самосознание и понимание свободы до сих пор никому не ясно, но сходить к нему, все-таки, надо". - Алексея уже немного понесло от алкоголя.



- Встретимся у мужиков, сидящих на столбах. - Сказала она сегодня днем. - Кстати! Что они там делают?

Они шли вместе с общественного пляжа в Ницце. Маша всему удивлялась. Она была здесь первый раз. Поэтому небезызвестная композиция Jaume Plensa произвела на нее неизгладимое впечатление вчера вечером. Фигуры семерых обнаженных мужчин, сидящих на столбах, вспыхивали изнутри разными цветами. Он же поселился здесь уже давно, еще до того, как провели первую трамвайную линию, и украсили площадь Массена этим постмодернистcким произведением искусства. Он его не хотел понимать, и даже специально не задирал голову, и не смотрел на этих подсвеченных мужиков. Ну, установили их здесь, и установили. Что из этого? Они ему не мешали.

Трамваи ему нравились больше. Не то, что московские скрежещущие колымаги. Тихие, бесшумные, изящные, современные. Хотя... он бы прокатился сейчас на Московском трамвае...



- Постмодернизм означает теоретическое отражение духовного поворота в самосознании западной цивилизации... - Начал он ей разъяснять, заученной где-то фразой, про этих индивидов на столбах.

Она засмеялась.

- Не знала, что ты умеешь нецензурно выражаться!

"Обыкновенная московская школьница, вздорная хохотливая кабалка!" - Подумал он. Но смягчился.

- В общем, этих мужиков семеро, как семь континентов на Земле, они... ну, типа, перемигиваются между собой, словно разговаривают. И с людьми еще разговаривают, с прохожими... и с чайками! Такая, вроде бы, задумка автора.

- Кто этот Хауме Пленса? - Спросила Маша.

- Да откуда я знаю? Испанец, который мастерит все что угодно, но не пишет картины. Но его все называют художником.

- Клево! - Маша шмыгнула носом, совсем по-московски.

- Да. Клево! - Согласился он. - Попал в струю. Везунчик!

Маша хитро посмотрела на него.

- А ты кто? Невезунчик?

Сказав это, она засмеялась. Заметив, очевидно, как по-детски насупилось его лицо.



Было уже два часа ночи, когда он стал подниматься по узковатой лестнице на второй этаж "My home". Уже прошли все сроки. Машка не пришла на набережную, не вернулась домой. Вдобавок отключила мобильный телефон. Рек в кармане ветровки совсем разогрелся от ладони и теперь уже наоборот отдавал обратно накопленное тепло. Его, наверное, прошиб озноб, руки, наверное, похолодели, потому что пистолет стал казаться даже раскаленным от тепла. И почему этот наглый итальяшка оказался живущим так рядом, в этой занюханной гостинице? И что он будет делать, если у него в номере не окажется Машки? Мобильник ее отключился с пару часов назад. Конечно, она потом скажет, что аккумулятор сел. Да что толку допрашивать, и так ясно чем они там занимаются! И как же быстро сейчас у молодежи это получается! Лихо! Как у кроликов! Он заскрежетал зубами.

Вспомнилось, что в его молодые годы все девчонки держались от него стороной. Он, конечно, и не просил, и не настаивал. Но и шансов, как бы, особых и не было. Он не был каким-нибудь заметным мальчиком. Тихим был, не высовывался. Никуда не лез. Первый раз познал женщину только после армии, в двадцать лет. Познал и сразу женился, чтобы не потерять. Какая-то неуверенность с женщинами постоянно присутствовала. Зарядил жену сразу на дочь, чтобы занята была, чтобы не стреляла глазами по другим мужикам.

Жена - шлюха, не больно ждала его из армии. Он простил ее. Вернулся из армии и женился. Вернее не прощал. Наверное, просто не думал об этом. Как показало время - не надо было этого делать. Шлюха всегда останется шлюхой. Предавшая однажды, предаст и дважды. Имярек. "Так чего же ты хочешь от них всех?"



С Наполеоне они сегодня познакомились на пляже. Он заснул под солнцем на несколько минут. Проснувшись, не обнаружил дочери рядом. Рядом загорала молодая украинка без верха, в стрингах и очках. Наверное, изображала из себя коренную француженку, потому что была с голой грудью. Спрашивать ее, не видела ли она его дочь, конечно, не хотелось. Она видела только себя саму и еще ловила взгляды потенциальных ухажеров, которые могли случайно появиться на общественном пляже и приклеиться, подобно мухам, к ее обнаженным гениталиям. Его она обсмотрела уже давно, заценила, и занесла в самый низкий рейтинг. Это было заметно по ее непрошибаемому выражению лица. Она наверняка была уверена, что он принимает ее за француженку. Но он-то здесь давно живет, и научился отличать с первого взгляда приезжих отпускников из России и Хохляндии. Теперь их приезжает очень много, гораздо больше, чем раньше. С тех пор, как он смотался с родины, много воды утекло. Сильно выросли цены на нефть, россияне вдруг заделались сырьевыми бонзами, как в Эмиратах, внезапно разбогатели и начали регулярно и методично осваивать Европу вдоль и поперек.

Он подождал еще немного. И потом увидел их. Они грациозно выплыли с набережной в его сторону, держась за ручки, как самые непосредственные школьники. Их лица выражали полную безмятежность. Он понял, что Машка начала блудить. И она знала, что он понял, что она начала блудить. Но научилась уже делать такое невинное выражение лица, как будто ничего не понимает: - "Чего ты папо выдумываешь!".

Проходя мимо него, они отпустили руки, и Машка осталась, вопросительно смотря на отца. Наполеоне что-то буркнул на непонятном языке и легонько кивнул, проходя мимо к своим друзьям.

- Что? - Спросила она несколько обеспокоенно.

Они оба отлично понимали "ЧТО"! Но сделали вид, что не понимают.

- Да ничего. Познакомились что ли?

- Ничего особенного! Сходили кофе попили. Он итальянец. - Она улыбнулась.



Еще позапрошлым летом он ощутил какие-то странные взгляды на пляже, направленные на его, почти обнаженную, дочь. Причем рассматривали ее, с плохо скрываемым интересом, не только мужчины, но и женщины. И это было ему не совсем понятно.

На пляже в Ницце, как всегда, многие женщины загорали и купались без верха, топлесс. Поэтому и дочь не стеснялась в свои четырнадцать лет купаться без лифчика. В России, конечно, она бы не осмелилась этого сделать где-нибудь в Серебряном Бору, хотя многие там так и делают. Менталитет у Маши (модное теперь словечко) не тот. А в Ницце можно. Здесь многое по-другому, знакомых никого. Поэтому Машка и осмелела.

"Мать, наверное, запретила бы ей купаться без верха" -
Думал он. - "Если бы заметила эти взгляды".


Но он ничего не скажет дочери. Пусть все будет так, как есть.

Он, почему-то, всегда терялся в подобных случаях. Однажды, они купались и загорали на Тирренском море в небольшом местечке под Римом. Дно было мелкое, приходилось заходить далеко, чтобы можно было плыть. Причем, сначала вода доходила до груди, потом опять резко опускалась до колен, из-за подводной песчаной косы. Странная какая-то ситуация. Люди, находившиеся ближе к берегу, плыли в воде в полный рост, а они с Машкой и ее подругой как бы умели по воде ходить, стояли далеко в море на ногах, почти в полный рост над водой.

Так вот у дочери тогда случайно съехала одна чашечка лифчика с левой груди. Она вынырнула из-под воды с одной, уже обнаженной грудью. Он увидел и растерялся, ничего не сказал. А Маша продолжала плескаться с одной голой грудью. Машина подруга тоже растерялась, укоризненно и непонимающе на него смотрела. А что он мог сделать? Не мог же он сказать дочери, чтобы она поправила лифчик, вдруг обидится и подумает, что в чем-то провинилась. Самому поправить, испугается. В общем, через несколько минут само как то все умялось, то ли дочь заметила, то ли подруга ей поправила.



Сейчас уже все было по-другому, она повзрослела и предпочитала загорать в лифчике. И черт знает что у нее теперь на уме!

- Как ты думаешь? - Спросила она утром невинно. - Мне надеть непросохший лифчик от купальника прямо сейчас, или на пляже? Не натру ничего?

Он понял, что она имеет в виду. В России, откуда дочь каждый год приезжает к нему отдыхать, на пляжах обычно стоят кабинки для переодевания. В Ницце же таковых не имеется, не принято. Положено как-то ухищряться на пляже, переодевать плавки или лифчик под полотенцем. Или вообще не прикрываясь переодеваться. Есть такие субъекты.

- Не знаю! Я никогда не носил лифчиков! - Отшутился он. - Особенно непросохших!

- Кто знает, кто знает! - Хитро засмеялась дочь.



Вот дверь номера "Уан фо зеро", как говорила сегодня Машка по телефону, когда телефон ее еще отвечал. "Мы посидим у него в номере музыку послушаем!"
В коридоре и номерах очень тихо. Ведь два часа ночи. Он постучался. Не громко и не тихо. И как только его портье пропустил в гостиницу? Он не знал. Изрядно уже пошатывался от Ягуара. Впрочем и знать и не хотел. Зашел и все.


Плохо, что совсем рядом была дверь соседнего номера. Это был закуток какой-то в коридоре гостиницы, и в этом закутке две двери двух номеров были совсем рядом, почти напротив друг друга. Он боялся разбудить соседей. Наполеоне и Машку разбудить не боялся. "А вдруг она наврала номер!" - Ужаснулся он. - "И что я вообще здесь делаю?" Хмыкнул.

Прошла долгая минута. Ни звука. Он постучал еще. Прошла еще минута. Открылась дверь соседнего номера. В двери стоял мужчина в халате, с заспанным и недовольным выражением лица.

- Не слышат! - Сказал Алексей инстинктивно по-русски и пожал плечами.

- Ну спасибо вам! Теперь я уже не засну! - Ответил человек на чистейшем русском весьма раздраженно. - Они сегодня ездили в Сен-Тропе на катере, вернулись поздно, устали, наверное.

- Вы знаете соседей? - Изумился Алексей. - Вряд ли они сегодня катались на катере.

- А вы разве не из наших! Чего-то не видел вас.

- Да здешний я! - Алексей понял, что ввязался в ненужный разговор. - Это оказалась просто туристическая группа из России, раскиданная по номерам.

Собеседник изумился, выпучил на него глаза. Было заметно, что он не знал, что делать дальше. В конце концов, просто закрыл дверь.

Алексей еще раз постучал. В этот раз за дверью что-то зашелестело. В раскрытом проеме показалась заспанная физиономия Наполеоне.

- Чего вам?

Настал черед изумляться Алексею.

- Так ты русский?

- А что такого?

Алексей мгновенно пришел в бешенство. Сказывались три банки Ягуара. Пьяным он терпеть не мог вранье.

- Да погоди ж ты... Машка же говорила, что ты, кажется, итальянец... ты же по-итальянски чего-то на пляже говорил...

На Наполеоне, или, теперь уже не ясно, на ком, были пижамные несвежие брюки и золотая цепочка с медальоном на голом худом торсе. Выражение лица становилось все более наглым с каждым новым словом.

- Ты что, мужик? Чего тебе надо?

- Где моя дочь?

- Какое тебе дело? Кто ты такой, чтобы спрашивать?

- Я отец. Я отвечаю за нее.

- Ну и что?... Она не хочет, чтобы ты за нее отвечал. Я спать хочу, может ты уйдешь, мужик? ...Ты пьян! 

У Алексея от волнения начали трястись руки. Он понял, что все пошло по непредсказуемому сценарию. Что-то надо было сделать. То, как Наполеоне называл его мужиком, совсем выводило из себя. У липового итальяшки висела на шее золотая цепь приличных размеров. "Как у педика, или сутенера" - Подумал он. Хотя ясно было, что тот повесил ее на шею просто, чтобы показать, что он в успехе и достатке.

Он медленно протянул руку к этой цепочке и дернул за нее. Та легко распалась на кусочки и посыпалась брызгами на пол. Оставшийся кусок в руке, Алексей демонстративно швырнул на пол, под ноги Наполеоне. Похоже, как будто он таблетку смелости выпил, как у Пелевина в его вампирщине! И алкоголь здесь был не причем, голова была ясной, хотя и немного гудящей.

Ход получился верным. Липовый итальяшка кинулся на четвереньки собирать маленькие кусочки золота. Он что-то бурчал себе при этом под нос, очевидно оскорбления. Алексей почувствовал себя хозяином ситуации. Он дождался, когда Наполеоне наползается по полу прихожей гостиничного номера и поднимется. Дождался и врезал ему по лицу правым кулаком. Он готов был поклясться, что кулак плыл в воздухе очень медленно и плавно, и не мог причинить большого вреда. Да и удар был не очень сильным. Он метился в область подбородка, но попал в область носа. И эффект получился неожиданным.

Из носа Наполеоне, как из недорезанной свиньи, хлестанула кровь. Буквально ручьем на пол полилась. Алексей знал, что у него тяжелая кость, но не думал, что может причинить такие травмы. Скорее всего, у Наполеоне было что-то не совсем в порядке с носом. Финиш.

Он стоял в прихожей номера и смотрел на, катающего по полу, стонущего Наполеоне, истекающего кровью, думал, что делать дальше. Номер маленький. В двуспальной кровати никого больше не было. Неужели ошибся? "Похоже на криминал!" - Подумал Алексей. Типа совершил убийство.




Днем еще на улице Массена купили Маше сумку. В Ницце можно купить весьма недорого вещички из поддельной кожи с рук и в небольших магазинчиках.

Афрофранцуз был огромен и улыбчив. А они с Машкой разбирались, кто из них более коряво изъясняется на английском. Торговаться он никогда не умел, тем более на англо-франко-русской смеси слов. Темнокожий продавец запросил "фри тэн евро" за сумку, которая приглянулась дочери. Дорого это, или нет, он не знал.

"Ту тэн файв!" - Сказал он и тут же пожалел. Дочь, оказывается, умела торговаться лучше. Она умело изобразила маску недовольства на своем лице и отдала афрофранцузу сумку назад.

Тот ошалело, целую минуту, что-то проворачивал в своей огромной голове. Потом сказал "О, кей!" и протянул сумку обратно за просто "ту тэн".




- Я вызову полицию! - Промямлил ползающий Наполеоне.

- Вызывай! Твое право! - Алексей не знал, что делать дальше.

Бить Наполеоне больше не хотелось. Если бы он дал сдачи, то, может быть, еще помахались бы. А так. Ну его к черту! Машки все равно нет. И куда она запропастилась? Может быть лучше бы с Наполеоне была! Теперь где ее искать? В полицию нельзя обращаться после того, что произошло.

Он мрачно смотрел, как липовый итальяшка дотянулся до телефона на тумбе и начал хрипеть в трубку: "Полис... Полис!"

- Что-то не то с тобой, придурок! - Сказал разочарованно Алексей Наполеоне.

- Ты не уходи только! - Промычал тот в ответ. - "Подожди ментов!"

- Тут не менты, дурак! - Засмеялся Алексей. - Менты остались на твоей дебильной родине. Хлипкий ты какой-то, чуть тронешь, так сразу кровью истекаешь!

Это он видел в каком-то американском боевике. Там босс такими словами поучал своих шестерок и награждал оплеухами.

- Я все-таки пойду. - Алексей развернулся в сторону лестницы.

За все это время он так и не переступил порога гостиничного номера. Наполеоне что-то промычал в ответ.

Теперь надо было незаметно выбраться из гостиницы и продолжить поиски Маши. Но какие уж тут были поиски? Как-то сразу от выпитого начало отключаться сознание. Чего делал, кого искал, с кем разговаривал, сколько "шлифовался"? Потемки.


Очнулся, вообще-то, в своей маленькой конурке, на Руэ Берлиоз, и даже раздетым под простыней. Голова не болела, но состояние было ужасным. Душа ныла: - "Вот дерьмо! Как будто и из России не уезжал вообще! Витторио - не Витторио, "My home" - не "My home", а "Мой дом" в переводе. Ну и какой же это дом? Скажите мне на милость! И Наполеоне - не Наполеоне, а вовсе Тапок позорный из Рязани (и где он только навострился так изображать итальянский говорок?), и дочь такая же шалава, как и все ничтожные шалавы. Прав Пьецух, когда пишет, что везде одни и те же чахлые кустики встречают человека, желающего сбежать от самого себя. Вот, поди ж ты! Думал в Ницце скроешься от себя-быдла!? Ан нет! Все равно достанет сцуко, найдет тебя и распнет... хоть за игорным столом в Монте-Карло! Вот такая тебе жизнь "замечательных людей"!"

Ну что же такое то? Он уныло представил перед собой кошку, ползающую по ковру низко-низко, прижимающуюся своими гениталиями к ковровым ворсинкам, урчащую непостижимо пошло и неприглядно. Это была женина кошка. Он ее отлично помнил. Неужели все так примитивно. Неужели Машка ничего не может с собой поделать и подобна той кошке? Или она такая и есть на самом деле!? И ничего больше в ней и нет! Проклятые гормоны! Делают из дочери жалкую хрюшку, годную только для быстротечной случки! Примитивную ползающую зиготу со скрюченными лапками, забывшую про все и вся! Жесть! Ее не волнует то, что отец уже с ног сбился (или спился), разыскивая ее. Развлекается с каким-то подонком, думающим, что все девчонки существуют только для него.



Вспомнилось, как были с Машкой в музее императрицы Сиси в Вене. Кажется, две сестры Сиси так и не смогли найти себе мужей-принцев. Так и умерли старыми девами.

- Хорошая семейная традиция! - Улыбнулся он, подмигивая тогда Маше и балагуря.

- Кому нужны эти принцы. - Ответила серьезно она.

Потом пришли на ум ее кокетливые розовые бутончики, уже тогда жившие своей особенной, отдельной жизнью. Она как-то выскочила из душа в одном полотенце, прикрывающем низ. Бутончики были хороши, и очень манили к себе.

Затем, надевая трусики, она скинула полотенце совсем. И он заметил, как на ее девственном, чистом от волос, лобке, вырос один очень длинный темный волос, буквально сантиметров двадцать. "Интересная аномалия!" - Подумал он еще тогда.

- Тебе надо состричь этот волос. - Сказал он тогда вслух. - Так некрасиво!

- Да! Состригу! - Согласилась она, ничуть не смутившись.




У Алексея в голове начали прокручиваться события вчерашнего дня. Что было после гостиницы? У Витторио точно был. Брал еще несколько банок и жаловался на дочь. Уж как он смог объяснить Витторио суть ситуации, непонятно. Он плохо усваивал языки. И английский, и французский. Да и лыка наверняка уже не вязал. Кажется Витторио предложил ему немного посидеть и подремать в подсобке на всякий случай. На тот случай, если его будут разыскивать.

В память врезалось то, что Витторио сказал: - "За такие дела не нос надо ломать, а убивать вообще!"


Зазвонил телефон. Наконец-то!

"Сейчас все разрешится!" - Подумал он и взял трубку. Это была жена. Бывшая, разумеется.



-Ты должен быть доволен, мразь, что так дешево отделался! А с Машей все будет в порядке, не беспокойся! - Валентина была тверда в голосе и четко выговаривала свои "страшные" слова. 

- Паспорт с шенгенской визой у Машки на руках. Больше она к тебе никогда не поедет! Жалуйся - не жалуйся по судам! В Бресте ее встретит одна моя знакомая.

И он, кстати, отлично помнил эту знакомую. Она неоднократно гостила у них на квартире в Москве, когда намыливалась за шмотками в столицу еще в советское время. Все правильно, Зина. Действительно, ей можно было доверить это дело. Хотя она и разевала свой рот не по делу без умолку, откормилась до ста килограмм с лишком, но встретить на границе дочь ей действительно можно было поручить.

- Так что ты там не рыпайся! - Продолжала жена. - Сиди там в своей Франции чечен недоделанный. Думала на пользу тебе заграница пойдет, а ты наоборот совсем уже свихнулся и не соображаешь, что делаешь!

- А где Машка была то?

- Какая тебе разница? Взрослая она уже... тебя забыли спросить! Вообще больше ничего не спрашивай у меня про нее! Напугал детей!

Он все понял: - "Машка, все-таки, была там, в номере. И все видела и слышала. Она просто испугалась, и не могла выйти из-за штор. Но это чудовищно! ОНА ЕГО ИСПУГАЛАСЬ, А НЕ ЭТОГО УРОДА НАПОЛЕОНЕ!"

"Но это же она страшна в своем блудостве, а не он! И жена страшна своей тупостью, хотя думает, что умная. Все ясно! Все его боятся и сторонятся! Теперь и родная дочь тоже!
Ну и ладно!"


- Я договорилась по телефону. - Продолжала жена. - Завтра они уезжают на автобусе вместе с Женей, вместе с тургруппой из Москвы. А ты не суйся больше, а то я тебя засажу, или Машка с Женей тебя засадят! И так должен спасибо сказать, что Женя такой добрый оказался и ничего тамошней вашей полиции не рассказал.

- Женя, это ее хахаль? - Осторожно спросил он.

- Ты даже этого не знаешь! Совсем больной! Короче, я все сказала! Ты понял?

- Да.



Вечером он прогуливался. Естественно с банкой в сумке, висевшей через плечо. Дошел до Массена и посмотрел, наконец, вверх, на цветных мужиков, сидящих на столбах. Что-то было в этом не то. Или он совсем оторвался от жизни, и права была жена, что тронулся умом. Столбы. Мужики. Та ли тут аллегория, которую написали в рекламных проспектах? Не сидят ли они на столбах потому, что просто слезть оттуда невозможно? Ну как слезть с таких высоких и длинных гладких столбов? Вот и приходится сидеть вечно!

Он запустил руку в карман. "Рек" на месте. Они должны уехать только завтра. Улыбнулся: - "Мне никак нельзя больше спиртного пить!".