Михаил  Гарцев

       БЛАГОРОДНЫЙ ПОСТУПОК

     Одному писателю по фамилии Упёртый (возможно, это был псевдоним) решительно не везло с публикациями. Рядом с его домом расположилось небольшое издательство, и Упёртый Арсений стал часто наведываться в редакторский отдел, стараясь личным обаянием покорить сердце главной редакторши, которую звали Надежда Бескомпромиссная. Муж редакторши был владельцем этого издательства,  но в издательстве даже не появлялся, забив на все заморочки, связанные с выпуском книг,  и отдав всё на откуп своей жене.  Надежда Бескомпромиссная  по совместительству являлась ещё и главным бухгалтером, поэтому для сотрудников  и  авторов издательства не было  никого выше на земле и небе Надежды Бескопромиссной.

     Конечно, Арсений, живя в эпоху Интернета, мог по мылу пересылать свои работы в разнообразные издательства, что, собственно, он и делал, однако никто ни разу на его письма с вложенными файлами рассказов не ответил. Отъезжать  далеко от дома Арсений не любил, поэтому решил взять соседствующее с его домом издательство на абордаж, приложив к ентому делу все своё мужское обаяние и навыки женского угодника. Изучая психологию женщин, он часто под разными женскими никами появлялся в сети, где его жеская ипостась пользовалась успехом, и посему он считал себя знатоком женской психологии.

     Однако функционерша была непреклонна и не очень любила Упёртого.

-  Вы бы, Арсеньюшка, не лезли в те сферы, до которых ручонками пока дотянуться не можете, - отвечала Надежда на его попытки втянуть редакторшу в разговор о фундаментальных слоях человеческой экзистенции.

- Наденька, - заискивающим голосом продолжал Арсений, -  встречаю я как-то черную вдову, красавицу, очень похожую на Вас, но Вы лучше... Так вот, она мне что-то о поминках лепечет, о покойнике, а я ей прямо в лоб говорю, что  смерть - это где-то там, в маленькой, сжавшейся в точку частице реальности. А здесь - жизнь. Вечная. Никто не умер, все живы. Просто устали от нас и занялись другими делами.

- Арсений, - функционерша сурово поджала губки, -   стёб - это весело, особенно под водочку. Но... поаккуратнее как-то, фильтруйте время от времени.

     «Толстая дура», - мысленно проговорил Арсений и пересел к Заместителю Главного Редактора Оленьке Логичной. Оленька совсем недавно приехала из Германии, где очень успешно развелась с богатым мужем, можно сказать, немецким олигархом, которому она успела родить ребёнка, которого, конечно, забрала с собой, но связь ребёнка с отцом продолжалась в виде солидных алиментов в ЕВРО. Работала Оленька в своё удовольствие, ибо с такими алиментами можно было не думать о хлебе насущном.

- Оленька, - запел Упёртый, кося глазками на главную редакторшу, -  я говорил уже ранее, что русский характер непредсказуем как в ту, так и в другую сторону -  Арсений решил привлечь внимание Надежды Бескомпромиссной с помощью просвещённого  национализма-патриотизма.

-  Если бы Вы предложили в России мужчине пройти вперед себя, то в подавляющем числе случаев вы получили бы категорический отказ. Русский мужчина хоть и не всегда корректно относится к женщине, но в основе своей благороден, хоть и бывает не всегда трезв при этом. Потому что русские воспитаны на Толстом, Чехове, Достоевском. Согласен, не все читали этих классиков, но в русском человеке изначально, еще до его рождения, живет чувство благородство, чувство товарищества, чувство долга перед Родиной, перед людьми его окружающих. Они передаются от отцов.
     Патриотизм - это не когда ты ненавидишь инородцев, а когда ты ЛЮБИШЬ людей, тебя окружающих.
     И не важно, какого цвета у них кожа, раскос глаз, важно на каком языке они говорят, под каким небом родились и выросли. Все это - русские люди. И не важно, этнический немец ли он, еврей, чеченец, белорус... Тот, кто отделяет одного русского человека от другого - именно тот предатель Родины, именно тот желает расчленить нашу страну на языки наречия. Хрен вам!
     Да, мы, русские, можем быть разными. Но наша Родина всегда будет с нами, если мы говорим на русском языке. И не важно бьем ли мы друг другу морды, или восхищаемся друг другом.

     Оленька из приличия выслушала  Арсения и повернулась к нему задом, лицо функционерши, ради которой и старался Упёртый, было непроницаемо, ни один мускул не дрогнул на лице железной леди в течение эмоциональной и пылкой речи неудачливого литератора. Ему ничего не оставалась, как попрощаться и выйти на улицу, где перед его взором предстала сияющая и  дразнящая реклама супермаркета.

     «Ну, суки, сейчас я совершу такое, что весь район заговорит обо мне, вы ещё обо мне услышите», - чертыхнулся Арсений и прямиком ринулся в открытые двери, зовущие во чрево материального превосходства над духовным. Денег у него хватило на бутылку не очень дорогой водки,  которую он, сняв с полки, зажал под мышкой. Встав в очередь в кассу,  Упёртый мучительно крутил в сознании одну мысль: «Надо совершить благородный поступок,  НАДО!»

     Перед ним стояла женщина с ребёнком, которому он стал строить «козу»

- У, тю-тю-тю-тю, - крутил пальчиками  у носа ребёнка Арсений,  другой рукой сжимая крепко бутылку, которая чуть не брякнулась на пол.

     Женщина, покосившись на мужика с бутылкой и на его руку, тянувшуюся к лицу мальчика, боязливо поёжилась и сказала:

- Проходите без очереди, у вас же штучный единичный товар.

- Ни за что, - взревел Арсеньюшка, - русский мужчина никогда не пройдёт, оставив за спиной женщину, женщины,  ваше место впереди мужчин.

С этими словами Упёртый отвинтил пробку бутылки и отхлебнул несколько глотков.

- Смотрите, - громко сказал литератор, - я отопью часть этой благословенной  жидкости, но заплачу за всю бутылку. Я честный человек.

     В очереди наступила напряжённая тишина. Чтобы как-то разрядить атмосферу, один мужчина сказал другому:

- Слышали, тут один эсэсовец, депортированный из  Аргентины в Италию, умер в возрасте 100 лет, так его все страны, к которым он имел отношение, отказываются его хоронить.

- Очень правильно поступают, - сказал  второй мужчина, - прах тех, кто запятнал себя службой Гитлеру, особливо, если они ещё служили эсэсовцами, а не простыми солдатами Вермахта, должен быть развеян, чтобы следа от них не осталось.

- Ты сам мудень. Какого хера ты на пожилого человека тянешь, - уже не сдерживаясь, стал орать Арсений. Этот человек прошел через то, что тебе и не снилось. Не известно как бы ты себя повел в тех условиях, в которых ВЫЖИВАЛИ люди.   Еще что-нибудь скажешь подобное о нём - яйца оторву.

     Упёртый ещё отхлебнул из бутылки, но к нему уже быстрым шагом подходили охранники.

     Очнулся Арсений в обезьяннике, вернее, в бомжатнике, на него смотрели глаза плохо пахнувших мужиков.

     «Не одно благородное дело не остаётся безнаказанным», - подумал литератор и погрузился опять в сладостную, убаюкивающую дрёму.