Огромный, богато уставленный мебелью холл мерцал красными пятнами, которые были отражением огня, полыхающего в большом камине. У камина стояло два вместительных кресла. В них расположились двое гусар: один - не старый, но уже седой поручик, другой - совсем юный, безусый корнет. Под их начищенными до блеска сапогами лежала шкура бурого медведя - головой к камину. Гусары курили трубки, потягивали пунш и беседовали. Обо всём.

- А вам не приходилось драться на дуэли? - спросил безусый корнет не по годам седого поручика.

- Драться? Нет, не приходилось. Но я был секундантом на дуэлях... сорок два раза.

- Нехитрая штука - быть секундантом, к тому же безопасная,- съёрничал корнет, сделав, уже кажется, лишний глоток пунша.

Поручик, нисколько не смутившись, снисходительно улыбнулся:

- Безопасная? Не скажите, молодой человек, не скажите. А хотите, милый корнет, случай?

- Хочу!- Тряхнув чубом, юный корнет сделал ну уж совсем лишний глоток пунша.

- Ну-с, слушайте-с,- седой поручик глубоко затянулся и ушёл взором в прошлое.-Служили в нашем полку некие Конский и Аголицын (опустим их звания и заслуги перед отечеством). И вот они как-то повздорили за карточной игрой. В результате Конский кинул свою грязную перчатку в лицо Аголицыну и предложил тому дуэль - стреляться с двадцати четырёх шагов.

Аголицын был не трус. С трудом отодрав перчатку от лица, он принял предложение Конского.

И вот дуэль. Её решили состряпать по-тихому. Нас было всего четверо: двое стреляющихся и двое секундантов. Я был секундантом со стороны Аголицына и я был, замечу, черноволос как арап. А секундант Конского, замечу, имел отменное здоровье. Сейчас вы поймёте к чему я это говорю.

Итак. Дуэлянты взяли в руки пистолеты и заняли позиции. Кстати, была зима, падал мелкий снежок. Был чудный, чуть пасмурный день, лесной чистый воздух внушал радость к жизни. Хотелось жить! Но только не им.

Между ними было ровно двадцать четыре шага, отмеренных мной.

- Господа! Не хотите ли примириться? - предложил я.

- Ни в коем случае!- заверещал Конский. - Только стреляться! Причём предлагаю уменьшить расстояние между нами на... двенадцать шагов!

- На двенадцать?- поперхнулся вишнёвой косточкой Аголицын, но тут же оправился: - С двенадцати шагов пусть дети стреляются! Я предлагаю стреляться... с восьми!

-Ха-аааа-а!!!- после некоторой паузы нервно заржал Конский.- А я не буду стреляться с восьми, я буду... с шести!

- С четырёх!- рубанул Аголицын

- Ха-ааа-а!!!- вновь заржал Конский. - С трёх!

Я посмотрел на второго секунданта, тот держался за сердце. Мне и самому становилось дурно от такой "торговли", но она продолжалась.

Аголицын сквозь зубы:

- С двух!

Конский:

- С одного!

Аголицын:

- С полшага, милостливый государь!

И тут я не выдержал и закричал:

- Стоп! Господа гусары, дальше торговаться некуда, поэтому прошу стреляться... с полшага! Точка!

Дуэлянты, нехотя, со мной согласились. Я отмерил полшага, начертил саблей на снегу две черты и объявил:

- Господа! Приступайте!

Дуэлянты сошлись и упёрлись дулами своих пистолетов друг другу в животы.

- Конский, стреляйте первым,- обречённо сказал Аголицын.

- И стрельну,- брызнул слюной Конский.

Внимание! Барабанная дробь. Конский взвёл курок и тут... мать его! Конский решил поиграть в благородство! Ба-бах! - он выстрелил в воздух.

- Ваш выстрел,- напомнил я Аголицыну.

Аголицын тоже: ба-бах! - в воздух.

Я, почуяв неладное, взглянул на второго секунданта. Тот лежал на снегу, на спине, раскинув руки, словно Христос. Как потом выяснилось - он умер прямо на месте, от разрыва сердца.

- Господа,- просипел я,- дуэль завершена.

Но дуэлянты меня не слышали, они, счастливые, обнимались...

Дома я подошёл к зеркалу, я был белый, как лунь.

Вот такой случай произошёл, милый корнет. А вы говорите: быть секундантом - штука безопасная.

Седой не по годам поручик, закончив свой рассказ, принялся по-новой набивать трубку. В камине трещали дрова, юный, безусый корнет плакал навзрыд, как ребёнок.