Прошло больше четверти века после тех событий, которые я описал в этой книге – просто яркой картинкой всплыли воспоминания. Человеческая память слаба, и мне просто нестерпимо захотелось записать всё, пока время не сотрет это окончательно. Вспомнилось совершенно отчетливо, и писать было легко с любого места, так как выдумывать было практически нечего. 

Однажды в разгар трудового дня ко мне подошел мой начальник и торжественно объявил: «Завтра вы, Владимир, едете в совхоз!». Моему возмущению не было предела: «Опять я! Я уже ездил! И не один раз!». Он не стал слушать меня, просто развернулся и ушел, он никогда никого не слушал. Повернув огромный живот на сто восемьдесят градусов, бросил мне на прощанье: «Ты у нас самый молодой». 
Сборы прошли быстро, что там собираться: две пары обуви и одежды, простой и чуть получше, бутылка водки для дезинфекции желудка, сухой паек на два дня, и все. Да и что по тем временам, при талонной системе, можно было набрать? Раздосадованный решением нашего самодура, я лег спать. 
Я был в то время обыкновенным молодым человеком, очень энергичным и полностью определившим для себя жизненные цели и приоритеты. Правда, был еще слишком добрым и чересчур наивным, можно сказать, один из миллионов, о которых Александр Градский пел тогда в песне «Как молоды мы были». В совхозы ездить я не любил, и для меня такие поездки превращались в дни, вырванные из жизни. Но при социализме никого и никогда не спрашивали: хочешь или не хочешь; сказали надо - значит надо… 
Социалистическое сельское хозяйство в те времена было малоэффективно, страдало из-за слабой механизации и для уборки урожая требовалось много людей, которых и привлекали из города: рабочих и студенчество в виде стройотрядов. Зарплату при этом получали - часть от совхозов, часть от предприятий. 

Утром, попрощавшись с женой и пообещав ей, что буду себя хорошо вести и в пьянках участвовать не стану, я прибыл на одну из театральных площадей нашего славного города и увидел, можно сказать, целую демонстрацию трудящихся. Похоже, собрали всех трудоспособных со всех городских организаций. Бегал какой-то мужичок с мегафоном и орал в него громко, но малопонятно. К сожалению, духового оркестра не было. 
Человек, очутившийся на демонстрации или на митинге, первым делом начинает искать знакомые лица. После изнурительного десятиминутного поиска в толпе, я понял: к сожалению никого нет. Тут вдруг кто-то схватил меня за руку – это был Андрей Павлович, мой знакомый с бывшего места работы. Молодежь у нас звала его Дедом, а те, кто постарше - Палычем. Рядом с ним стоял Геннадий Петрович, он жил неподалеку от меня, имел двух внучек-близняшек и красивый голубой «Москвич» Московского автозавода. Считался образцово-показательным дедушкой, и каждый год с завидной регулярностью выходил во двор зимой с деревянной лопаткой, ведя за собой таких же крепеньких и чуть кругленьких внучек, и начинал строить им горку. 
Сам Палыч был мне очень рад и спросил, куда я еду. Услышав название деревни «Борино», обрадовался еще больше и предложил держаться с ними. Палыч представлял собой мужичонку среднего роста, чуть плешив и вдобавок носил козлиную бороденку. Лет ему было под пятьдесят пять, но выглядел лет на десять старше. Всю жизнь прожил в общежитии, был холост и глубоко презирал женщин. Питался пищей из общаговского буфета, приобрел язву и очень дурной характер. Женатые мужики его особенно презирали. Он со всеми конфликтовал, но меня, правда, безмерно уважал: ведь я с ним никогда не ругался и к тому же раза два ремонтировал ему радиоприемник. Тогда я еще ни с кем особо-то и не воевал. 
- Держись за нас, - предложил Палыч. 

Перспектива проводить время с людьми намного старше меня сильно омрачала. Я уже нехотя собирался дать утвердительный ответ, ведь ровесников практически не было, да и знакомые больше не попадались. И в этот момент меня просто оторвали от них - рядом стоял наш улыбающийся обувщик Женька, который при виде меня уже весь светился. 
Женька слыл у нас в "Доме Быта" самым услужливым сапожником, бегал быстро, ремонтировал тоже быстро, денег брал мало, старше меня года на два. Всегда улыбался, а принося обувь, он чуть наклонялся, держа руки с ботинками, прижатыми к груди. Довольно приятный парень, но с какой-то детской мимикой на взрослом лице, хотя рассуждал он вполне адекватно и логично. У нас там, в «Доме Быта», много еще инвалидов работало, которых не могли послать в совхоз - это были либо глухонемые, либо слабоумные, либо на костылях. Хотя к Женьке это не относилось, но всё же… 
- Я тебе ору, ору. А ты как глухой не слышишь меня, ты в Борино? 
- Да, - я уже был безмерно рад ему. Хоть какое-то знакомое лицо. 
Он тут же потащил меня через толпу, как прицеп, за собой. 
- Тебя Сергей тоже звал, а ты ничего не слышишь. 
- Какой Сергей? 
Он уже притащил меня на место. На краю цветочной клумбы сидели четверо. Двоих я уже видел раньше. Они, маленькие худенькие, совсем как пацаны, хотя как потом узнал, что им было по двадцать лет, а третий, как я понял, был отец одного из них. Четвертый был нерусский, здоровый и почти квадратный. Как и я, выше среднего роста, то ли парень, то ли мужик, раньше я его никогда не встречал. В первую секунду незнакомец мне не понравился, но когда он вскочил и снял с себя рюкзак и быстро протянул мне руку, и я услышал его высокий тенор, никак не согласующийся с его фигурой, точка зрения моя поменялась. 
- Здравствуй, Вова! Сергей! - представился он. 

Темноволосый и черноглазый, но со светлой кожей; слегка выраженные монгольские черты, указывали явно на восточносибирское происхождение. Правда, умный и добрый взгляд сразу вызвал сомнение, что он из той же спецшколы, откуда те «пацаны», и куда меня учителя хотели определить еще в первом классе. Я поздоровался с ним, он продолжал: 
- Ты в первый раз едешь? 
- Нет, я уже был в том совхозе, но давно, года три-четыре назад. 
- Ну и хорошо, значит опытный. 
- Я неопытный, где там за два месяца опыта наберешься? 
- Ладно, зато я бывалый. Я из деревни, всю жизнь прожил там, мне легко будет. Давай вместе держаться? 
Думал про себя: «Из деревни так из деревни, мой папа инженер, но тоже из деревни – какая разница». Я никогда не страдал снобизмом, и с людьми, страдающими этой болезнью, никогда не дружил. 
- Ну конечно, я согласен. Водку сильно пьешь? - улыбнулся я. 
- Да не очень, я ее не люблю, вино предпочитаю. 
  В последствии я никогда не жалел, что присоединился именно к ним. 

Недалеко от нас разорался не на шутку мегафон. Все зашевелились - начали подходить наши знаменитые Столыпинские вагоны Ликинского автозавода. В СССР тогда любили цифру «сто» как священную. Столетие Владимира Ильича (кстати, я родился с ним в один и тот же день, потому и назвали так), 100 % плана и самая большая купюра тоже сотней была. Говорили также: «Я туда и за сто рублей не пойду», внутренне понимая, что все равно больше никто не даст. На каждом столыпинском вагоне, изготовленном для ста пассажиров, виднелась табличка с местом отбывки сибирской ссылки. 
Человек с мегафоном стал опять орать как ненормальный, и я подумал: «Хоть бы он сломался», так и случилось. Мегафон затрещал и отключился. «Вот так тебе!», - обрадовался. Но мужик оказался не дурак, он просто осуществил наш родной и исконно-русский ремонт - просто постучал им по асфальту и снова закричал в свой «матюгальник». 

Мы выбрали автобус посвободнее, сели сзади и, слава богу, никто не стремился приблизить загрузку к цифре указанной в его характеристиках. Отец, сопровождающий своего пацана, высокий, худой, в очках, посадил своего такого же худого, но очень маленького сына и сказал, обращаясь к Сереге: «Последите, пожалуйста, за Максимом, я очень надеюсь на вас Сергей Иванович, я вас навещать буду, у меня мать в Ювале живет, это рядом». 
Серега утвердительно помахал головой и клятвенно заверил, что с него глаз не спустит. Тут автобус тронулся, и народ зашевелился. Все стали доставать водку, я по собственному уже горькому опыту знал: сейчас не надо, а лучше просто поговорить. 
- Серег, я чего-то не видел тебя раньше? 
- Ты просто не замечал меня, а я каждый день тебя видел, ты раньше всех приходишь, сколько раз проходил мимо меня, ни разу не посмотрел. Деловой наверно слишком? - улыбнулся мне уже как старому знакомому. 
- Нет не деловой, наверное, голова чем-то забита была. А ты давно работаешь у нас? 
- Да года два, я служил у вас местной части, здесь и жену нашел, ну и остался. 
- А почему в сапожники пошел? Такой мужик здоровый, руки-ноги, как говорится, есть. Я уж думал, ты такой же, как они, - показал напротив, где сидели Максим с Андреем. 
- А куда я пойду? В слесари? Не хочу… 
- Ну, допустим, в строители. 
- Я только брусовые могу строить, я охотник, настоящий охотник-промысловик, у нас и звероферма там есть. Я шить зато умею, шапки, унты, шкуры могу выделывать и все такое прочее, обувь любую сделаю. Хочешь унты сошью, ни у кого таких не будет. 
- Нет Серег, унтов мне не надо. 
- Хм…глупый ты, в Сибири и без унтов? – хмыкнул он язвительно. 
- А сколько тебе лет, Сергей? 
- Двадцать четыре. 
- Хм … одногодки мы с тобой. А я подумал, ты старше меня. 
- А ты как в телемастерскую попал? Кончал что-нибудь? 
- Ничего я не кончал, в институте год проучился и бросил. Так получилось, что в десять лет друзья подарили радиоконструктор, я увлекся, потом сам дошел до всего. А до этого слесарем работал, два года подряд просился сюда, потом взяли. Вернее, я взял - измором… 
Между тем пьянка в автобусе разгоралась, народ шумел все громче и громче. А мы, беседуя между собой, постепенно стали все больше друг другу нравиться. Мне нравилась его добродушие и серьезность, житейская рассудительность. И даже некоторая напускная грубоватость вызывала улыбку. Да и с первого общения уже стало ясно, что никто из нас не будет ставить себя выше другого. 
Скоро хорошая дорога кончилась, и начало довольно сильно потряхивать пассажиров - как «пуговиц банке». Автобус, не предназначенный для езды по проселочным дорогам, превратился в камеру пыток. Мужики матерились оттого, что много водки уходит мимо стаканов, а еще самое страшное - мимо их ртов, заливая нос, уши и щеки. 
- Серега! А ты знаешь, что в деревне сейчас сухой закон сделали на период уборки. 
- Нет, а что? 
- Да просто они сейчас все вылакают, а вечером всю деревню в поисках самогонки затерроризируют. 
Колонна автобусов постепенно редела, увозя каждую группу несчастных в свою «глубину сибирских руд». Через пару часов и наши четыре автобуса свернули с большой дороги на проселочную, и тряска еще больше усилилась. Нас сзади подбрасывало вверх чуть ли не на метр. Наливать больше никто не мог. Но водка, похоже, тоже не хотела трястись в мужицких желудках, и у некоторых просто стала выливаться через форточки за борт автобуса. Опыт прошлых поездок подсказывал, что так и будет. 

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: https://nerlin.ru/publ....-0-3831