Глава 10

Первая капельница арменикума

Между прочим, голубой Паша еще оказался и профессиональной гадалкой.

В 7 часов утра мы проснулись и медсестры стали брать у нас из вены кровь на анализ. Потом через ту же иглу подключили капельницы. Количество содержимого в пакетах с арменикумом было разным. На пакетах были выведены цифры кому – сколько. А вообще, арменикум, это не жидкость, а мазь, которой все больные смазывали прыщи, и те проходили. А перед капельницами арменикум разбавляли  физ-раствором.

Алина весила больше, чем я, а лекарства у нее было меньше. Это зависело от того, как ты заразился, как давно и еще бог знает от чего.       

Пока капельница капала, заходил Денис. Увидел, как жидкость капает мне в вену, да слишком медленно.

– А че она у тебя так медленно капает? – Пробубнил он себе под нос, передвигая колечко так, что бы краник начал капать быстрее.

– Не жжет?

– Нет.

– Тогда нормально.

Он, как зашел, так и ушел. А я смотрю, а арменикум в пакете заканчивается. Благо дело, двери в нашу палату были всегда открыты, и к нам туда-сюда заходили те, кто уже откапался, или кому капельницу еще не ставили. Людей много, а медсестер несколько. Мимо палаты прошел Сергей.

– Сергей!! Позови медсестру, капельница закончилась.

Он зашел:

– Чего ты кричишь?

Подошел и перекрыл капельницу сам. Потом ушел за медсестрой. Она вытянула иголку из пакета арменикум и воткнула ее в перевернутую банку с физ-расствором. Пока черной жидкости не осталось ни капельки, капал физ-раствор, а потом медсестра вытащила иголку из моей вены и отлепила, придерживающий ее лейкопластырь.

Те же действия были произведены и с Алиной. А после этого, нас начали пугать:

– Ты ходишь? Тебе не плохо? Ничего, через час посмотрим. С кровати встать не сможешь.

Мне было интересно, а вдруг мне плохо не станет? Вдруг пронесет…

Вообще, все происходящее было  каким-то странным.

Прошел ровно час, и мы с Алиной слегли. Остальные тоже, поэтому мы остались почти одни. Только Денис улетал домой, и у него капельницы не было. И еще в коридоре под музыку танцевал тот парень, который мне понравился в столовой.

Я так тряслась под одеялом, что было смешно. Денис позвал:

-Вова!! Иди, посмотри на нее…

Вова зашел:

– Чего?

И засмеялся:

– Хи-хи… Че, совсем плохо?

Зашел,.. ушел…чего ему на месте не стоится?

– Денис, скажи ему, что бы он потанцевал здесь, – пошутила я.

– Вова!! Здесь просят, что бы ты потанцевал для них!

Вова зашел снова:

– Я потанцую. Потом…

И ушел.

Алине стало совсем нехорошо. Она позвала медсестру. Та бегом нагрела ей воды, налила в бутылку из-под Джермука, и положила Алине под ноги. Я от бутылки отказалась.

Денис ждал Л. А., потому, что ему  не хватало денег "на воздух”, и он собирался их попросить у Геворкяна,  который как-то даже взял Колесникова на футбол армян с русскими. После же проигрыша своих он сильно расстроился, дал Коле 100 долларов и отпустил их с Мариной в город.

Лежим мы с Алиной и видим, как в палату заходит видеокамера. От греха подальше мы закрылись подушками и отправили камеру вон. Оказалось, что это было не в последний раз. Люди с камерами здесь всегда были и всегда будут. Только больные при их виде расползались, как тараканы, по своим палатам.

Прошел час, и пришли доктора, выгнав из комнаты всех посторонних.

– Встань.

Я встала. Главврач, о котором говорили, что он был болен раком, но вылечился арменикумом, прощупывал на шее мои лимфоузлы. Когда он надавил под мышкой, мне стало больно и потемнело в глазах.

– Я сейчас потеряю сознание.

– Ложись, – сжалились врачи.

Они ушли, и лишь медсестра каждый час приходила, что бы записать в больничном листе  данные о нашем состоянии: температура столько-то, головная боль, озноб, тошнота.

Когда нас с Алиной отпустило, мы захотели есть, а потом сели перед телевизором. Передо мной встал Вова, который оказался родным братом Карена, что желал нам с Алиной спокойной ночи. Он о чем-то громко рассказывал кому-то за моей спиной. Русский язык мне близок, хоть я и украинка. Мама у меня русская, и с детства я владею чистым русским языком, только "г” по-украински. А вот русский язык Вовы с армянским акцентом Вовы мне понятен не был. Но я заразилась его настроением и рассмеялась кому-то на ухо, кто сидел рядом от меня:

– Я ни слова не понимаю, что он говорит…

А тот продолжал, пока у телевизора осталось всего пару человек. Я и он. Отвлеченная телевизором, я за ним не проследила. Сев рядом, Вова извинился:

– Поверь мне, дома я разговариваю абсолютно без акцента! Это он здесь у меня почему-то появился!

К нам подошел Сережа:

– Вова, у тебя есть машина?

– Есть, – просто ответил Вова.

– Какая?

– Мерседес.

Вопрос об автомобиле ему понравился. От его ответов несло превосходством над простыми смертными.

– Какой?

– Шестисотый, – пожал он плечами.

А я, что я? В глаза не видела такой машины. Слышала, что дорогая. Я в принципе ненормальный человек, и любила я не "ВМW”, а "форды”. И Мерседесы видела только сотые. Волга и то выглядит лучше.

Я слышала, что дома Вова пропадает на дискотеках и жить не может без героина. Здесь же, в отделении больницы, без наркотиков мы были вроде нормальными людьми. Да, пили они горькую, но героин в Ереване можно было купить только коренному жителю города, да и то с большим трудом. Считалось, что в Ереване наркотиков нет.

Глава 11

Вылечишься или нет – зависит только от тебя

Вечером происходила какая-то возня. Марина Колесникова мне объяснила:

– Паша умеет гадать. Иди, он и тебе погадает.

– А что мне у него спрашивать?

В гадания я не верю совсем-совсем. Я думаю, что гадалки просто обманывают людей. Нет, есть, конечно, одаренные богом люди, что могут увидеть будущее человека. Но их слишком мало, и, тем более, не здесь, в больнице.

– Только не спрашивай, вылечишься ты или нет. Этот вопрос все задают, а он отвечает, что он ответить на этот вопрос не может.

– Почему?

– Говорит что-то вроде, что это зависит только от нас самих.

Паша мне предрек несладкое будущее:

– В конце 2000-го года тебе на пути повстречается человек, который будет тебя очень любить. И, если ты его не сумеешь узнать, и ответить на его чувства, будешь потом очень долго страдать.

Тоже мне, ясновидение. Да кому угодно такое скажи, и попадешь в точку.

2000-й год лишь наступал, и времени у меня было еще целый год.

Глава 12

Передозировка

Следующим утром я увидела, как та армяночка, что ездила со мной на УЗИ… стоит и разговаривает в холле с Вовой и Кареном.

Стало понятно, что это ее братья. Вот семейка!

Она мне улыбнулась, когда я проходила мимо них, и поздоровалась. Вова улыбался тоже. Я постаралась пройти побыстрее.

После этого Вова сидел у себя в палате вместе со мной:

– Ты можешь себе представить, что ее еще не целовал не один парень? Гепатитом ее заразили в зубном кабинете. Мы всей семьей потом приехали к этому суке-врачу, но он уже сбежал. Уехал из города.

Я понятливо кивала головой.

В отделение поступил новенький грузин. Подошел ко мне и сразу же сказал:

– Я тебя украду.

Мне подумалось, что этот может. Я его стала бояться. Он только смеялся:

– Ну почему? Только я сяду возле нее, отвернусь на секунду, а, когда поворачиваюсь, ее уже нет!

Что такое любовь?

А черт ее знает!

Подогревает кровь,

И в холод бросает.

Где жизнь найти, что б без нее?

Любовь как часть тебя.

Она в судьбе людей живет,

То опустив, то вознеся.

Она была, и есть, и вновь…

Как друг она, ей дорожим.

Но оберегаем мы любовь,

Когда от холода дрожим.

Каждый день приходила мама, приносила фрукты. Вкуснее араратского винограда я в жизни не ела. Особенно сладкий мелкий такой, черный кишмиш, без косточек, из которого делают изюм.

Во вторник я поступила в больницу, в среду уже получила первую капельницу, в четверг, после отбоя, к нам постучался тот грузин с большим куском торта "Наполеона”.

– Это вам. Кушайте, на здоровье.

И ушел.

Может быть он не такой уже и страшный?

Следующим днем мы играли в карты, а Вова с братом в стороне играли в нарды. Понятно было, что они пытаются один другого надурить. Вова то на армянском языке, то на русском, кричал:

– Ну что? Булка?! Иди, пока почитай газетку. – И отмахивался от Карена рукой.

Через несколько секунд наоборот:

– Дайте мне газетку, я почитаю, пока он будет думать.

Вова игрока старался надурить, потому, что проиграть ему не позволяла гордость.

Карен подпрыгнул с кресла и закричал, что Вова его, в общем, обманывает. Тот в ответ вызверился на армянском языке и закончил:

– Моменто море! Момент – и в море.

Повернулся ко мне:

– Да Кристина?

И улыбнулся.

В пятницу, кроме нас с Алиной, всем ставили по последней капельнице в этом месяце. И были готовы первые результаты анализов. У кого-то нашли только СПИД, у кого-то и СПИД и гепатит. У третьих, по паре гепатитов. А у брата Сережи так и вовсе гепатит "D”. Они с братом героину предпочитали эфедрин, наверно и гепатит этот оттуда.

Вечером прилетела пара из России. У них только в пятницу был самолет. Лена и Алексей.

Мы с Димой играли в холле в карты, когда мимо прошла Лена. Дима проводил ее взглядом:

– Нет, слишком худая.

И высокая.… Куда мне до нее?

В субботу из больных осталась только половина. В воскресенье должна была прилететь следующая группа пациентов.  

Некоторые больные оставались в Ереване на эти три недели, ездили отдохнуть на озеро Севан. А кое-кто оставался в больнице, если не было возможности туда-сюда летать, и они договорились с Геворкяном.

Вова и Карен собирались ехать к родственникам в Грузию.

Все армяне наполовину грузины, как и все украинцы на половину русские. И такое же отношение. Армяне – это единственная нация на Кавказе, которая не воюет. И от этого считается недостойной.

Кстати, из Иркутска был еще один парень. Его звали так же Андрей. Как и Алининого. Так этот Андрей заболел здесь гепатитом. Его цвет стал желтым. Его лечили дорогими немецкими препаратами. Между прочим, Геворкян говорил, что гепатит вылечить намного (!) труднее, чем СПИД.

В воскресенье с утра поварихи ходили и качали головами. Ждали москвичей. Одна подошла ко мне и пожаловалась:

– Опять колоться будут!

Те не боялись провозить героин даже через границу.

– Там, Кристина, даже такая есть, которую материнских прав лишили…

Один из охранников смотрел в окно. Когда он увидел, как перед воротами остановилось такси, и из него вышли москвичи, он крикнул:

– Приехали!

У поварихи покатилась из глаза слеза.

Затрещал звонок, охранник открыл дверь ключом. И ничего, даже с одним парнем обнялся:

– Ну как ты?

– Нормально.

Сумки, конечно же, их проверили. У той, что лишили материнских прав, забрали бутылку из-под кока-колы, наполненную вином. У другой, из Мариуполя, изъяли подарок для Геворкяна, который ну никак нельзя было открывать. В коробке оказалась водка.

Не люблю чужих людей.

Я лежала на своей кровати, когда с треском открылась дверь, и Карен с грузином втолкали в палату какого-то москвича. Карен спрашивал:

– Ты бык? Какого хрена твоя девчонка наехала на меня? А?

Я посмотрела-посмотрела, встала, они отодвинулись, чтобы пропустить меня, и я вышла.

В холле сидела толпа. Из Кривого Рога приехал молодой человек, который нашел во мне сразу свою. Здесь украинцев почти не было. Геворкян поругался с нашим правительством, которое не хотело принимать участия в испытании арменикума. Например, Алина как раз таки оказалась здесь, благодаря программе по испытанию арменикума. И все перелеты ей и еще одному парню оплачивал мэр Твери.

Парень из Кривого Рога спросил:

– Что они там, дерутся?

– Пока нет, но скоро начнут.

Вова махнул рукой:

– Он не будет драться. Это я дерусь, а он нет.

Криворожец поднялся с кресла, чтобы пойти посмотреть, что там происходит. Дима ревновал меня к нему и просил, что бы я с ним не целовалась, объясняя это тем, что у того на губах еле заметный герпес.

Через минуту они все вчетвером вышли из моей палаты. Тоже мне, поле боя, блин…

И тут это дело свернулось, потому, что…

У телефона, с трубкой возле уха стояла только что прилетевшая девушка. Ей был звонок из дома. Стояла-стояла, а потом опустилась медленно на пол.

Кто-то крикнул ее по фамилии и добавил по-армянски:

– Передозировка!!!

Девчонку внесли в палату Паши. Та была ближе всех. Паша вышел и начал сокрушаться по этому поводу.

Из-за его двери вышел испуганный врач и обратился к холлу:

– Кто-нибудь знает, что надо делать?

Карен и еще один старый армянин быстро оторвались от своих кресел, и пошли делать этой девушке дыхание рот в рот.

По-моему, ей нужно было вколоть в вену раствор воды с солью, но я не знала точной дозировки соли и воды.

Странные какие-то наркоманы здесь сидели. Никто толком не знал, что надо делать. Кто-то сказал, чтобы надавали ей пощечин, кто-то просто ждал с открытым ртом, чем это все закончится. Я с героиновой передозировкой встречалась впервые. Я знала, что от передозировки маковой соломкой человек глотает язык. И спасать его надо не так, как здесь, а немного быстрее. Это неприятно и некрасиво. Доставать язык и держать его, хоть к табуретке прибивать, пока человек не оклемается. Хорошо, что передозироваться соломкой можно крайне и крайне редко. По крайней мере, на моей памяти, такого не было. А с героиновыми наркоманами это случается на каждом шагу. Они только шутки шутят по этому поводу, и раз от раза вызывают скорую, если пощечины не помогают.

Когда девушку привели в чувства, ошалевшие врачи покинули палату, а ее перенесли в манипуляционную, где ей поставили капельницу с физ-раствором. Колесникова Марина осталась сидеть рядом с ней и хлопала перед ее носом в ладоши, когда она опять собиралась отключиться.

Охранники кричали между собой:

– Она запрятала героин в прокладки! Что мне нужно было делать?

И тут в холле произошла потасовка.

Почему-то криворожец подрался с грузином. Их разняли, но терпению охранников пришел конец:

– Быстро все по палатам!!!

Стало совсем неинтересно, когда в столовую пустили по палатам. Сначала те… потом те…

У нас палате появились две сестрички 25-ти и 14-ти лет, москвичка, армянка. Так они начали развлекать себя тем, что вываливались из окна и знакомились с прохожими. Через стену из окна выглянул Паша, пораженный тем, как это происходило.

К вечеру гнев врачей сменился на милость. И все стало по-старому. Из-за чего же Карен взъелся на того москвича? Я у него спросила.

– Нет, ну подумай. Я стою себе. Стою возле ее палаты. Она подходит и толкает меня! "Отойди”! Какого хрена она меня толкает?! Что, нельзя по нормальному попросить? А она меня, нихрена себе, берет и толкает!

Можно подумать, он действительно такой злой, каким хочет казаться. Ничего подобного.

После отбоя охранники стали вызывать к себе в комнату по очереди новоприбывших ребят и обыскивали с ног до головы. У одного из них нашли чеки с героином и до утра успокоились.

Утром девчонку, что вчера передозировалась и того парня, у которого нашли героин, отправили домой. Что бы те таким образом понесли наказание. Лечение их откладывалось до следующего раза.

Меня забрала мама. Я ей рассказала, что случилось, а она мне отвечает:

– А я была как раз у Геворкяна, когда он разговаривал по телефону с отцом этой девочки.

Хочу добавить от себя, что эта москвичка была единственной, которая вызывала у меня чувство ревности. Она была богаче, чем я, одета, да и, наверное, красивее. И никакой звездной болезни. Просто улыбнулась мне, когда мы столкнулись с ней в туалете. Но чувствовалось в ней какое-то величие. А, может, мне так показалось.

Мама говорит:

– Геворкян кричит: "Ну, вы что?! А если б она умерла у меня в отделении?! Во всем бы обвинили арменикум, вы понимаете это? Написали бы: "Произошел смертельный случай”.

– А еще, мама, помнишь, в газете писали, что одна девушка шантажом вынудила взять Геворкяна ее на лечение? Так вот, лечилась она, лечилась, а потом опять подхватила СПИД.  Конечно, Геворкян отказывался принять ее обратно. Так она придумала: "Если вы не примете меня, я за одну ночь заражу половину города Еревана”.

До самолета оставалось несколько часов, и мы с мамой просто сидели в креслах и ждали.

Мне стало так себя жалко… Жаль, что я наркоманка, и что я не верю, что когда-нибудь перестану ею быть.

Перед самолетом я снова напилась снотворного, а, когда нас встречал папа, еле разлепила глаза.

Папа меня обрадовал:

– Ты сильно похудела.

Мама ответила за меня:

– Ты бы видел, какие они там ходят после капельниц.

– Да, представляешь, пап, а таблетки никакие нельзя пить.

Ни от температуры, ни обезболивающие.

Мы ехали на машине, взятой папой у мужа своей сестры, из Киева домой. Я закурила.

– Ты опять куришь?

– Угу.

Папа вздохнул.