Теперь мысль о Пирамиде, как о геометрической модели совершенной жизни просто преследовала меня по пятам. Навязчивая идея? Да нет. Просто если тебе однажды пришло в голову что-то важное на твой взгляд, такое, что зацепило тебя за живое, всколыхнуло и выбило из колеи повседневного топтания на одном месте, это что-то уже не отпустит тебя, не оставит в покое. С людьми поиска, ловцами жар-птиц, это случается на каждом шагу. Случилось и со мной. Модель Жизни — Пирамида — это как пространственная модель атома или модель ДНК. На мой взгляд они гениальны. Вот скажи мне — Резерфорд и Бор — Нобелевские лауреаты?
— Ну да! Кажется…
Лена щурит глаза, пытаясь вспомнить.
— И Крик, и Уотсон?..
В этом Лена уверена:
— Разумеется!..
Так ведь и моя модель жизни ни чем не хуже ни модели атома, ни ДНК!
Одним словом, Пирамида прилипла как банный лист. Она стала для меня предметом непрестанного думания, довлела над всем остальным, царила и господствовала, и безраздельно властвовала над моим внутренним миром. В чем же, собственно, было дело? Вот как я рассуждал. Всему миру известно, что жизнь, как когда-то считали, земля, держится на трех китах: экономика, экология, социум… Это аспекты устойчивого развития, о которых и в Рио-де-Жанейро, и спустя десять лет в Йоханнесбурге, а недавно в Брюсселе с пылом и жаром спорили и экологи, и политики, и экономисты…
— Ты говорил на четырех, — говорит Лена.
— Верно, к этим трем китам, признанным и бесспорным, я прибавил четвертого — личность. Личность или, собственно, власть. Власть так называемого разума так называемого Homo sapiens безусловно вершит жизнь на земле, ведает множеством ее проявлений. Роль личности в истории…
— Я прекрасно понимаю и признаю эту роль, — говорит Лена.
— Вот видишь! Ты легко согласилась…
— Еще бы!
— Так вот… Все четыре наши кита состоят из генов. И вот что еще надо признать: какие в экономике гены? Зависит ли, так сказать, качество экономики от работы генов? А как же! Конечно! Экономику ведь делают неэкономной люди, натоптанные генами, как бочки тюлькой. Говорят, что законы экономики не зависят от деятельности человека. Я скажу: это — неправда! Все это выдумка лукавых, сухих счетчиков, калькуляторов жизни. Даже самый старший экономист мира, дедушка Маркс, весь, весь с головы до ног состоял из генов. И его тяжелейший и величественный «Капитал» — плод работы его генотипа. Разве не так?
Лена не уверена:
— Никто так не думает. Гены в экономике?..
— Это было еще одно Жорино открытие: «генная экономика»!
Вот еще одно доказательство: не было бы на планете Земля человека, не было бы и никакой экономики. Не было бы вообще угрозы для жизни! И не нужно было бы строить никаких пирамид. Но это другая тема, мы ее еще обсудим. Итак, хороша ли, плоха ли экономика жизни — зависит от людей. Зависит ли количество ВВП на душу населения от активности генов премьер-министра или парикмахера? Еще как!
Лена удивлена:
— Никто так не думает.
Я кормлю Макса медом с ладони.
— В том-то и дело. Итак, правило первое: экономика человечна. Если это так, то гены людей управляют и экономикой. Правило второе… Все остальные правила сводятся к одному: генофонд планеты — основа жизни, основание нашей пирамиды, и все проявления ее составляющих — экономики, экологии, социума и власти определяются работой генов. Феноменологию жизни творят гены. Правда, Макс? Теорема доказана?
Лена и не сомневается:
— Это ясно как день.
Макс облизывается.
— Ясно-то ясно. Почему же жизнь висит на волоске? Сегодня пирамида жизни — как Пизанская башня. Кособочит, горбится, выпирает… Если экономика хороша — страдает экология, если власть узурпирована — страдает народ… Это сплошь и рядом, примеров — тысячи. В чем же дело? Нет гармонии. Кривая Пирамида. И выровнять ее могут только гены.
— Только гены? Но как?
— Вот и я спрашивал себя: как?!
Макс смотрит на меня, не мигая.
— Как, Макс?
— Уав!
В середине декабря, как сейчас помню, это была суббота, я затянул Жору в ЦУМ, и мы купили себе роскошные дубленки. Зима была холодной и ходить в демисезонном пальто по Москве было холодно и просто неприлично. Дубленки в жуткий мороз — это было прекрасно! Чувствуешь себя, как на печке. И выглядели мы с Жорой в них солидно и достойно.
— Эка навалило! — смеялся Жора, бухаясь в дубленке в огромный сугроб.
ГЛАВА 10
Скоро и мой портфель был полон, просто набит принципами истинной, я считал, демократии, и мы уже готовы были начать строительство идеального общества, но тут вдруг вновь появился тот, кто без всяких церемоний взял и, пардон, написал в мой портфель.
— Не говори мне кто это, хорошо? — просит Лена.
— Жора, кто же еще! На все наши принципы — горячей струей пессимизма.
Помню, он прилетел то ли из Перу, то ли из Мексики и, когда я спросил у него по дороге из аэропорта, не желает ли он выслушать, как мы тут без него расправились с совершенством, он только ухмыльнулся. И после небольшой паузы произнес:
— Знаешь, эта твоя Пирамида не выходит у меня из головы. Весь мир говорит о совершенстве, но разве можно верить словам тех, кто живет в роскоши, кто в пост завтракает рябчиками и засаленными губами произносит тосты, славя равенство и справедливость? Я могу тебе точно сказать: мы свернем себе шеи и обломаем ноги. Это, конечно, мягко сказано.
Через час он снова набросился со всем своим пылом и жаром на толстозадых без всякого предисловия и, как мне казалось, без всяких видимых причин. Просто он был не в духе. Я не часто видел его в гневе и никогда не видел сердитым. Он всегда всему и всем улыбался. Его ничем нельзя было удивить. Ни обидеть, ни рассердить. Несправедливость же приводила его в бешенство.
— Среди этой своры, — сказал он, — я не знаю ни одного, кто на самом деле жаждал бы торжества справедливости. Все они одним миром мазаны, и от нас требуется лишь только одно…
Затем он стал перечислять то, что уже говорил мне тысячу раз. Я не мешал ему высказаться. Когда пар нарочитого недовольства был выпущен, Жора произнес:
— Так что до совершенства нам, как до Киева пёхом. Поэтому имена здесь не имеют значения.
Какие имена? Для меня это осталось загадкой.
Затем он подробно рассказывал о своем участии в раскопках Мачу-Пикчу и о достопримечательностях Чичен-Ица, восторгаясь не только технологией их строительства, но и системой правления, которую называл истинной демократией. Одному Богу было известно, как он эту демократию определил.
— Что такое «демократия Пирамиды»? — спрашивает Лена.
— Ее принципы совершенства.
ГЛАВА 11
При каждом удобном случае Жора не упускал возможности рассказывать о своих принципах:
— Итак, если сформулировать содержание и основные, так сказать, глубинные принципы совершенной жизни, то нужно назвать следующие: первое — споспешествуй абсолютной реализации собственного и всеобщего генофонда жизни, второе — пользуйся обратной биологической связью как путеводной звездой, третье — живи по мере. Вот три кита совершенства!
Твердя нам свою рацею, Жора весь преображался. Он светился, сиял, и еще ярче горели немыслимой синью его глаза. Было ясно, что эти три кита давно теснили его мозг, и вот он пустил их в свободное плавание. Это были часы откровений. Мы сидели перед ним, как те евреи перед Иисусом, читающим им Нагорную проповедь. Но мы не молчали, заглядывая ему в рот, не поддакивали, кивая в такт его речи: у нас были на этот счет и свои представления о принципах. Кто-то даже был не согласен с его доводами. Жора ждал, когда все выскажутся. В тот вечер он сидел на диване, привычно расставив ноги, поглаживая рыжего кота, приютившегося у него в паху. Когда Жора так серьезно о чем-нибудь говорил, невольно хотелось прислушаться. Так уж повелось, что каждая его фраза, сказанная в таком тоне (ведь чаще всего он просто противоречил, если не ерничал) несла в себе нечто новое, да. Щеки покрывались румянцем и время от времени ехал к затылку ежистый скальп, обнажая и без того высокий лоб.
— И прицепи, — продолжал Жора, — прицепи на флаг своего совершенства вот такой лозунг-девиз: «Мы не должны быть сильнее самого слабого!».
Это и была та самая фраза, которую он так долго вынашивал. Да! Мы не должны быть сильнее самого слабого! Жора сделал паузу, чтобы и мы смогли насладиться ею. Мы впитывали ее сладость.
— Нет, — сказал Жора еще раз, — не должны! Ведь сила народа, нации, страны определяется благосостоянием слабых ее представителей — бедных, больных, уродливых и бомжей, кривых и горбатых… Да-да, и горбатых, и…
Первым не удержался Володя Ремарчук:
— Нетрудно быть сильнее самого сильного.
— Трудно быть только Богом, — сказала Таня и встала, наконец, со своего табурета.
От природы робкая и застенчивая, она больше слушала, чем спрашивала. Кто-то сказал что-то еще, мол, Бог тут не при чем и т.д. Поспорили.
— Ну и, конечно, — сказал потом Жора, — «Не убий, не укради, не прелюбодействуй…». Это — классика! Мы ведь говорим…
Он взял кота за холку и легонько опустил на пол.
— Здесь нужно повсеместно использовать и «игольное ушко» Христа, и все Его заповеди блаженств, все Его учение… И другие учения…Но всё это только воспитание, утверждение веры, возможно, насилие, да-да, диктатура, скажем, чести, совести, справедливости… Преображение сознания — да, но извне, лоск, наведение глянца. Главное же…
— И когда наши принципы восторжествуют, — вдруг произнесла Таня, — и все станут братьями, свободными и равными…
— Одинаковыми? — спросила Ната.
Жора посмотрел сначала на Таню, затем перевел взгляд на Нату. Они вопросительно смотрели на него.
— Нет, — сказал он и улыбнулся. — Нет, — родные мои…
Его скальп уехал к затылку, расправив морщины и омолодив лицо, уползли высоко вверх русые густые брови, а глаза просияли. Жора выдержал небольшую паузу, собираясь с мыслями, поднял правую руку вверх и, грозя всем указательным пальцем, наконец произнес:
— Нет в мире более изысканного и свирепого рабства, чем равенство. И всякая гнусная попытка его навязать — это насилие над природой. Ведь она так устроила, что каждый ее геном неповторим, необычен и уникален. Более трех миллиардов абсолютно одинаковых нуклеотидов, но в беспримерно разной последовательности! Вот корень разнообразия! И если каждому гену дать волю абсолютной реализации, то все станут и эйнштейнами, и леонардо да винчами, и наполеонами… И эта разносортная гениальность станет…
— Да, но…
— Каждый, да-да, каждый, — не сбавлял оборотов Жора, — должен создать себе идеал и стремиться воплотить его в жизнь. Каждый должен стать гением своей социальной ниши, своего места: метельщик подворотни столь же велик и славен, как и царь! И мы должны быть всемерно и повсеместно кипуче деятельны, просто воинственны на своем месте! Ведь деятельность всегда означает победоносность и победительность!
— Но сегодня, — возражала Ната, — наша среда…
— Вот-вот, — продолжал Жора, — в том то и дело, что сегодня жить... Среда, которую мы окружили, взяв в заложники и творя повсеместную глобализацию, убивает в нас Богом данное разнообразие, причесывая всех под одну гребенку. Мы подвержены влиянию нашего куцего воспитания и образования, которые совершают над нами акт обрезания, не связывая нас заветом с Богом, но с каждым днем удаляя от Него. Это — правда!.. Человек — враг Бога! И как бы Бог не старался уговорить его притчами и призывами стать лучше, этого хромодушего недоноска можно изменить только корчеванием корня, отсекая гниль и ветхость и растя свежие побеги добра и света… Это — правда!.. Так что — зри в корень!
Жора на секунду задумался.
— Так что главное, — заключил он, — в том, что жить — вредно. Вот со мной тут поделились цифрами… Вы только послушайте:
«Человечество за последние 50 лет уничтожило 90% всех мировых запасов крупной рыбы 22% известных рыболовных районов океана были совсем истощены или перегружены излишне усердной эксплуатацией, а еще 44% находились на грани истощения. Вылавливая съедобные виды рыбы, мы ежегодно выбрасываем из сетей обратно в море 27 миллионов тонн другой живности — как правило, уже в нежизнеспособном состоянии. Морское дно во многих районах океана так пропахано тралами, что на нем уже ничто жить не может.
За последние полстолетия человек уничтожил 70% мировых лесов. Около 30% еще оставшихся на Земле лесов раздроблены на части и деградируют, и вырубка в них идет со скоростью 50 квадратных миль в год.
Более 45 тысяч озер. Ежегодно химическая промышленность выпускает в них 70 000 различных органических соединений, всего более ста миллионов тонн, и ежегодно к этому ассортименту добавляется около тысячи новых веществ. Лишь малая доля этих химикатов основательно проверена на безвредность для человека и окружающей среды.
За последние 50 лет человек уничтожил четверть всех видов птиц, 11% остальных — на грани вымирания. Вымирание, кроме того, угрожает 18% всех видов млекопитающих, 5% рыб и 8% видов растений.
Коралловые рифы, самая разнообразная из водных систем на Земле, страдают от истощения рыбных запасов, загрязнения, эпидемических заболеваний и роста температур. В общей сложности 30% всех известных ресурсов планеты израсходованы, тем временем население планеты неуклонно растет...».
— Это всего лишь поверхностно, — сказал в заключение Жора, — если копать глубже, то картина будет еще ужаснее. И мы должны найти в себе силы победить современное рабство. Милые мои, двадцать первый век на дворе!
— Ты хочешь сказать, что…
Юля смотрела на Жору влюбленными глазами и не решалась задать свой вопрос. Наконец, спросила:
— …что наша цивилизация не достойна того, чтобы?..
— Хм!
Жора посмотрел на Юлю, затем взял ее за локоть и сказал:
— Милая моя, знаешь… Мне с вашей цивилизацией не совсем по пути.
Взгляд его был устремлен в бесконечность, лицо стало каменным. Вот бы вылепить его, подумалось мне. Сократ. Сократ!..
Меня уже не удивляло, что Жора так назидательно и скрупулезно пытался заселить наше сознание своими девизами и лозунгами. Мы часто все это обсуждали, и он, переосмыслив и выкристаллизовав все наши мнения, затем высказывал их, выставляя на суд всей компании.
Не сводя потом глаз с Вари, он вдруг выпалил:
— И запомни: Вселенная справедлива! И каждому воздаст по заслугам. Кто был… Впрочем, вы все это знаете. Для достижения совершенной жизни все открытые до сих пор и еще не открытые законы должны использоваться человеком через призму би-о-ло-ги-чес-кой…
С каждым слогом Жора качал своей большой головой.
— …повторяю — би-о-ло-ги-чес-кой целесообразности, постоянно повышая энтропию жизни. Придуманные же людьми разные там худосочные приоритеты политики и экономики, работающие в ущерб биологического начала, все более и более разрушают жизнь, неся в мир опустошение и погибель. Да! Это — определенно!
Жора неотрывно смотрел на Юлю.
— …не по пути, понимаешь?
Юля только кивнула и не высвободила локоть.
Я сидел у окна и листал какой-то журнал. Но я слушал. Мне было любопытно, как Жора расправится с совершенством. Не каждый мужчина, будь то ученый или философ, способен сегодня взять его в осаду. Жора решился. Решение, как я уже говорил, пришло неожиданно, в какой-то пивнушке. С тех пор Жора был в наступлении.
— Но если следовать всем этим принципам, не совсем ясно, зачем нужно строить вашу Пирамиду? — произнесла Таня.
Жора улыбнулся лишь уголками губ.
— Танечка, — сказал он, — ты — царица вопросов.
Таня смутилась, но ни разу не моргнула глазами.
— Верно, — сказал Жора, — так и есть! Ведь что собой представляют ее составляющие? По сути, они и представляют из себя ту или иную ступень развития и реализации генофонда жизни, ту или иную степень ее совершенства. Что есть власть: вождь, лидер, король или шейх, президент или?.. Что есть парламент, правительство, местные князья?.. Вся власть, все эти слуги народа представляют из себя не что иное, как битком набитые генами, генами, генами рыхлые человеческие тельца, в большинстве своем толстые, сытые, жадные, жирные, лицемерные и лгущие, гнилые и пропащие, жадные, жадные, мертвые, мертвые вонючие души… Все в дерьме!.. Засрали планету…
Все это Жора произнес на едином дыхании. Видимо, у него не хватило воздуха, чтобы продолжить этот список уничижительных человеческих качеств. Он глубоко вдохнул и ни словом не обмолвился о «мерзкой мрази». Странно, но на этот раз он не произнес этих огненных слов.
— Хорошо-хорошо… Итак, вся эта власть…
Женевьева сидела у окна и стенографировала Жору.
— Да, все эти власть имущие наполнены генами, но не человеческими, а животными: свиньи, волка, гиены, грифа, гада, жабы, тли… Противоречие в том, что…
— Да, в чем?!
— Золотой вопрос! — воскликнул Жора, на секунду задумался, затем:
— Вот же, вот, где разлом сознания! Человеку нужно помочь избавить себя от всего гадьего, жабьего, лисьего и волчьего и в то же время оставить в нем богово.
— И?..
— Кесарю кесарево, а богу богово, — проговорила Юта.
— Вот! И задача состоит в том, чтобы наполнить эти мешки с говном генами Человека. И это — главное! Здесь корень совершенства! Его кость! Здесь мы и будем копать наш колодец.
— Задачка, надо сказать, не совсем простая, — снова вмешалась Ия.
— Для этого мы и строим Пирамиду. Человек должен стать не только разумным, но и совершенным, — сказал Жора. — Homo perfectum.
— Perfectus, — поправила его Женевьева.
— Все равно, — сказал Жора. — Если хочешь — даже Homo seraphicus Christi, Человек серафический Христов. Человек Пре-о-бра-жен-ный! Если хочешь! Мир заждался его прихода. И все, кто мечтали о нем — и Сенека, и Августин, и Шекспир, и Сервантес с Рабле, и Данте с Петраркой, и Леонардо, и…
— И Менделеев, — подсказала Светлана Ильюшина.
Жора кивнул.
— И Паскаль, — не удержалась Мила Радкевич.
— И Фукитет, — вставился Ергинец.
— Фукидид!
— Фукитит? — удивился Ергинец. — да, и Фукитит и Мантей…
— Монтень!
— Хм! И Фукитит и Мантень… — согласился Валера.
— И Дидро, и Вольтер, и Кант, и Юм, и Толстой, и Чехов…
— Да, — сказал Жора, — и Жюль Верн, и Лем, и даже Ярослав Гашек.
— И даже Маркс с Энгельсом, и сам Ленин…
— Да, — сказал Жора, — весь прогрессивный люд… Поэтому-то и не по пути.
— Как ты сказал, — спросила Женевьева, — Человек сера... как?
— Сератак, — сказал Жора, — се-ра-фи-чес-кий! Это и будет вам Гений места! И чтобы выбор ваш был верен, возьмите метельщика улиц и усадите на трон царя, а царя заставьте мести улицу! Если справятся — там им и место! Каждый велик в своем болоте, но долг одного не может быть долгом другого.
— Жор, а Peremetчика мы клонируем, — неожиданно спросила Ильюшина, — ты обещал.
Жора остолбенело посмотрел на неё. Потом все рассмеялись.
— Как посмотрел? — спрашивает Лена.
— Ну, так, знаешь…
— Интересно, что бы по поводу вашей Пирамиды сказала Тина.
И мне интересно…
ГЛАВА 12
Было ясно, что Жоре, как и прежде, нужны были только слушатели, чтобы сформулировать, наконец, то, о чем мы так долго и неуверенно размышляли. Да, Жора искал любой повод, чтобы свести воедино все наши разрозненные и несмелые представления о сути совершенства. Это было непросто.
— Тьма власти, — говорил Жора, — легко рассеется, как только мы…
Ната не выдержала рассуждений о власти:
— С властью мы, кажется, разобрались. Дальше…
Жора не был согласен с таким утверждением. Он прекрасно осознавал, что с властью, как составной частью Пирамиды, еще долго придется поработать, чтобы эта самая власть качнулась к добру и свету. Но сейчас…
— Вся эта твоя срань, — вдруг выпалил Жора, — достойна лишь…
Достаточно было и того, что у власти нашлись изъяны и прорехи, за которые можно было зацепиться, анализируя ее несовершенство. Это позволяло, решительно и густо презирая ее, подбирать к ней ключи управления.
Нельзя сказать, что Жора испытывал священную ненависть к властьимущим, нет, он лишь нарочито выпячивал и без того очевидное их гнилодушие и ущербность, чтобы каждый мог это видеть и тыкать пальцем: а ты кто такой? Да, он рассеивал тьму тени тех, кто выдавал свою тень за свет, по той простой формуле, что каждая тень должна знать свое место. Жора считал, что этим он увеличивал количество света. И светился сам. Сиял!..
— А мои принципы, — сказал он, — это я сам и моя мадам Бовари, и моя Наташа Ростова, и… Ведь твоя «Стратегия совершенствования», написанная совершенно бессердечно-академическим малоудобоваримым квадратным стилем и твоим филиппинским языком ничем не лучше.
— Стиль — это я, — парировал я его удар, вытащив из кармана чью-то известную фразу.
— Вот-вот, — сказал Жора, — твой стиль — это ты, а мой — я.
А мне казалось, что мы говорим на одном языке. Ведь у нас не только слова, у нас даже носки были одинаковы.
— И вообще, — заключил Жора, — de principiis non est disputandum
(о принципах не спорят, лат.), ты согласен?
Он иногда любил поставить свою, так сказать, точку над «i» безупречной латынью. Я кивнул: конечно, согласен!
А иногда и строчкой стиха:
Лица и маски. Пляски и карнавалы.
Вот хоровод уродов сошёл со сцены…
Тут Жора сделал размашистое движение правой рукой, словно выталкивая со сцены хоровод этих самых уродов. И продолжал:
Если угодно, знаешь, — не выбирала.
Это стряслось еще на этапе генном.
Меня потрясла эта Жорина находка про «на этапе генном»! Как точно и тонко он вбросил в тему разговора Тининых уродов! В самом деле — как можно спорить о каких-то там принципах совершенствования породы людей, когда уроды просто кишмя кишат под ногами? И это — испокон веков! Этот «генный этап» продолжается и поныне.
Вот так полушутя и серьезно и были обнародованы основные принципы и правила новой жизни, по сути — стратегия совершенствования. Это был тот первичный бульон, на котором вскоре взошли первые ростки совершенства. До сих пор на земле шла игра без правил: кто во что горазд. Все жили по одному закону: «дай!». А если бы работали гены ненакопительства и абсолютного бескорыстия, гены альтруизма, то и вся феноменология жизни была бы другой — альтруистической: «на!». Всем бы всего всегда хватало. Истинный коммунизм? Пожалуй.
— Ведь мы до сих пор, — заключил Жора, — смотрим на каждого встречного как на потенциального инвестора своего кармана: а что ты, милый мой, кинешь мне в мою сумку? Сколько?! И это «сколько» определяет к этому встречному-поперечному нашу любовь. Или нелюбовь. И скажи мне, будь добр, — Жора посмотрел мне в глаза, — разве не так ты оцениваешь свое отношение ко мне, к своей Анечке, к Юрке, к Виту, к Юленьке, Танечке, Тамаре, к своему Славику или своему Сенеке?
— Я об этом не думал, — сказал я.
— Ты думаешь об этом всегда и всюду, ты просто не можешь признать этого и выразить это вслух, — заявил Жора, — ты так воспитан, и это не лучшее, что в тебе есть.
Жора улыбнулся.
— Ты думаешь об этом по тридцать шесть часов в сутки и не можешь не знать, что…
— В сутках, — перебил я его, — всего двадцать четыре часа.
— Правда?! — искренне воскликнул Жора. — А я думал… Четырежды девять — тридцать шесть…
Он задумался. Сделал, конечно, только вид, что задумался. Я, как ни силился, так и не смог объяснить, при чем тут его «четырежды девять».
— Да, ладно, — сказал он примирительно, взяв меня за рукав, — ты ни в чем не виноват. Все мы такие. Нет в нас меры. Ах, как нам не хватает меры! Est modus in rebus! (Есть мера в вещах! — Лат.).
— Ты мне так и не ответил, — говорит Лена, — как вы их всех различаете?
— Кого?
— Всех этих ваших Ань, Юль, Нат и Тамар, Свет и Юр, и Валерочек, и?..
— Ну, привет, — говорю я, — легко…
Оказалось, что недра гена неисчерпаемы, как и недра атома. Мы нырнули в этот сладкий омут познания с головой, и никакая соломинка нас уже спасти не могла.
— Тебе не кажется, — спросил я однажды Жору, — что ты мечешь бисер перед свиньями?
— Даже свиньи, — ответил Жора, — могут отличить зачерствевший хлеб от дерьма. — Но, знаешь, — устало добавил он, — иногда наступает такая унылая пустота, что и жить не хочется. Но мы должны уметь разговаривать, не уставать разговаривать, нести в мир знания, знания, растолковывать, если хочешь, наставлять, навязывать, если хочешь — петь! Да, петь им нашу Пирамиду, танцевать ее, вкладывать в клювики...
Он снова нашел Тину:
«… лови меня по буквам «Н.Е. О.Т.Д.А.М.!»
В твои покои — верною рабою,
Гребцом твоих безжалостных галер,
Княжною, амазонкой, крепостною,
Ребенком, вне конфессий, храмов, вер:
Из поцелуев тонкую финифть…
Волной по коже — теплое дыханье…
Расставь на теле знаки препинанья:
«помиловать…
нельзя её
казнить».
— При чем тут ваша пирамида? — спросил Валерочка.
Жора даже не скривился, пропустив вопрос мимо ушей. И продолжал:
— Собирать буковки, как зерна, в слова-караваи, чтобы этими хлебами накормить все человечество. Как Иисус накормил своих голодных овец. Ведь слова — это то, что останется в них навсегда. Строи слов! Мы должны каждый день, каждый день упражняться в щедрости. И нельзя ни на шаг уходить от своих обещаний, иначе в нас быстро разуверятся, а нет ничего хуже, чем разочарование.
Какое отношение имеют Тинины финифти, конфессии и храмы к нашей Пирамиде стало ясно уже на следующий день. Валерочка был потрясен!
С восторгом и грустью вспоминаю я наши бесконечные беседы и споры, которыми он украшал наш ученый быт, иногда дурача и смеясь над нами, но всегда заканчивая глубокомысленными рассуждениями о сути наших трат и усилий. Он, врач, вселял и напитывал нас живым оптимизмом.
Не у всех, конечно, хватало терпения выслушивать Жору. Вит, скажем, просто вставал и уходил. Какие могут быть принципы, если деньги сами текут к нам рекой, возмущался он: бери, греби, натаптывай, пересчитывай…
А Юля была в восторге!
Почему Жора ни разу не вспомнил о принципах трансмутации и Монтескье, я не знал. И — ни слова о добровольной простоте! Я спросил его: почему?..
— Потому, — сказал Жора, — что сегодня среди людей лютует самый главный принцип: homo homini lupus est (Человек человеку волк, — лат.). Но мы победим и этого зверя! Мы его зажарим на вертеле и сожрем с кетчупом, с перчиком и горчичкой, а?! Правда, Макс?
— Похоже, что вы, — говорит Лена, — готовы были не только волка, но и самого мамонта съесть.
— С чесночком и горчичкой.
Макс только зевает.
— Похоже, что Жора твой просто подпитывался этой вашей Тиной?
— Как эликсиром вечности.
— И, пожалуй, молодости. Как конь!
— А где моя коса? Ты не помнишь?
«Коса» для Макса — сигнал к действию. Стоит мне кивнуть, и мой рыжий пес мчится к калитке.