Глава 1

Зевс и его заботы

Боги-олимпийцы живут на собственной планете Царства Гелиоса (бога Солнца) – Планете богов. Орбита ее проходит довольно близко к орбите Земли, и Земля для них – самая родная из всех планет: там, на горе Олимп, они резвились в детстве и юности, там позднее отдыхали от нелегкой работы по гармонизации Малой Вселенной (Солнечной системы). Многие из них и по сию пору любят отдыхать на Земле после путешествий по разным мирам да и просто развлекаться, присоединяясь к празднествам людей.

Весь обслуживающий персонал Планеты олимпийцев состоит из землян, взятых сюда по прихоти того или иного бога. Небожители понимают язык всех обитателей Земли, но для удобства общения людей между собой наделяют их способностью говорить еще и на новом для них языке – едином для всех землян…

Рабочий кабинет Зевса. Хозяин восседает за необъятным письменным столом, уставленным электронной техникой; по левую руку от него – компьютер, всегда настроенный на «ближний обзор», в пределах Планеты олимпийцев; по правую руку – действующая модель Малой Вселенной. На стене за спиной Зевса – стереоскопическая карта галактики Млечный Путь; звёзды и планеты на ней пульсируют алмазными лучиками.

В дальнем углу кабинета – конденсатор энергии, идущей от гор и пирамид, расположенных на ближайших к Солнцу планетах; на этой энергии по воле Зевса летают плазмоиды; земляне называют их «НЛО» (а в просторечии – «летающими тарелками») и из века в век тщетно разгадывают тайну этого явления.

На стене по правую руку Зевса – огромный календарь Планеты богов. Свободное от цифр поле календаря занято цветными фотографиями двух котят, один краше другого; глаза у обоих полны стихийного озорства.

На полу перед письменным столом играют два котёнка – точная копия настенных. Бегают друг за другом, распустив хвосты трубой; единым слившимся клубком катаются по янтарному паркету – возятся так упоённо, что над ними стоит сноп голубых искр. Зевс, занятый монитором ближнего обзора, изредка взглядывает на котят, всякий раз приговаривая: «И создаст же Господь такое чудо!»

Оторвавшись от наблюдений за собственной планетой, Зевс кричит:

– Гермес!

Никакого отклика. Он гневно звонит в колокольчик. Котята замирают, не успев расцепиться, – таращат глаза на грозного хозяина.

– Играйте, играйте, – добродушно говорит им Зевс. – Вы мне нисколько не мешаете.

Сноп голубых искр снова взмывает вверх – котята пускаются наперегонки.

– Гермес!..

Гермес, сын Зевса и прелестной нимфы гор Майи, недавно согласился стать референтом отца. Зевс уважает сына, гордится им, древностью его рода со стороны матери: дед Гермеса – Атлант, титан, державший небесный cвод – не весь, конечно, а ту его часть, что нуждалась в могучих усилиях Титана из-за конструкторской ошибки богов, – над Атлантидой. Ну, потом Атлант рассердился на Зевса, сбросил свод со своих плеч – и вызвал нисхождение космических огней, встречу их с огнями подземными. Грянул такой всесокрушающий взрыв, что Атлантида погибла, ушла на дно океана. А сам Атлант покинул Царство Гелиоса, улетел в другую Вселенную. Остался от него богам и людям драгоценный подарок – внук, юный мудрец Гермес.

– Гермес! Сколько можно ждать!

– И опять Вы кричите, – ворчит вошедший Гермес.

А Зевс мгновенно расцветает навстречу ему улыбкой: до чего хорош стал сынишка, когда-то умещавшийся у него на ладони! Высокий, стройный, светлокудрый, одно слово – безупречен. Короткий хитон оставляет открытыми загорелые до сливочно-шоколадного оттенка ноги; легкие сандалии подчеркивают высокий свод стопы; перекинутый через плечо гиматий (короткий плащ) позволяет любоваться совершенной красотой рук…

Седобородый крепыш Зевс всегда был похож больше на могучего приземистого Геракла, чем на утончённого Аполлона, а с годами и вовсе заматерел, уплотнился, раздался вширь, – и красота таких юношей, как Аполлон, Эрос, Гермес, действует на него обезоруживающе: при одном только взгляде на них он готов всё им простить. Они, конечно, чувствуют это и пользуются его слабостью: бездельничают, как нарочно, в самое напряженное время да еще и делают ему самому выговоры...

– Зачем кричать? – ворчливо продолжает Гермес, как будто ему все шестьдесят, а не двадцать. – Ведь у Вас под рукой колокольчик.

– Да? – язвительно парирует Зевс, заставляя себя не рассиропливаться из-за красоты мальчишки. И так уж люди навыдумывали чёрт знает чего о его отношениях с юными богами, не щадя даже святых для него родственных чувств. «Какое разнузданное воображение у этих землян!» – мельком вспоминает он о своей застарелой неприязни. – А Ваше Высочество изволили слышать и колокольчик? – полновесным сарказмом отвечает он юному наглецу.

– Изволили, – себе под нос бурчит Гермес, занятый тем, чтобы обойти котят, не наступив ни одному из них на хвост. – Мы же договорились, – он благополучно (для котят) приблизился к столу: – на крик я не буду реагировать – только на колокольчик. Сами просили помочь Вам «органично усвоить светские манеры».

– Ладно, не ворчи, – переходит Зевс на добродушный тон. – Чем занимался?

– Прощался с Землей. Прошелся видеокамерой по ее горам, лесам, островам, морским просторам… Скоро ведь улетаем в другую Солнечную систему?

Зевс не отвечает: вопрос слишком серьезный, его надо выносить на Совет богов, а не обмениваться по этому поводу легковесными репликами.

– Ну, это еще не дело, – произносит он после паузы. – Делом-то каким занимался?

Глаза у Гермеса зажигаются лукавым смехом:

– Готовил коктейль для узкого круга. По рецепту Артемиды.

– Ты нарочно меня злишь?

Вечный предмет их разногласий – что считать делом, а что бездельем; они в этом вопросе расходятся кардинально.

– По-Вашему, и это не дело? – спрашивает Гермес самым невинным тоном.

– А в наблюдения за системой межпланетной связи не включаешься, – насупился Зевс.

– Не включаюсь. Считаю, что достаточно Ганимеда и Дафны. В 24.00 их сменят другие двое. Зачем третий?

– Сколько сейчас, кстати, на твоих?

– А Ваши «импортные» опять барахлят?

– Да я в них ничего не понимаю, – округляя глаза и наклоняясь к сыну, признаётся Зевс. – Вот и говорю всем, что барахлят!

Долго сердиться Зевс совершенно не способен, поэтому настроение у него скачет то и дело.

– Предупреждали ведь Вас, Ваша Светлость: не надо принимать подарки от бесов.

– Ну! Учить вы меня будете! – Зевс откидывается к спинке кресла. – У вас на всё приметы да суеверья, а у меня – высокая политика, дипломатия!.. Что ж я, думаешь, не отдарил, что ли?

– Всё равно не надо ничего у них брать, – упрямо повторяет Гермес. – Отдарили, и хорошо, а их подарок выбросьте. Жалко, что ли?

– А то нет! – с простодушной искренностью сознаётся Зевс. – Вон они какие красивые, часы-то. – Он подносит ближе к глазам массивные часы в виде медальона, висящие у него на шее на золотой цепи.

– Ну и пожалуйста. Как хотите. – Сын демонстративно отворачивается к окну.

– Ладно, давай о деле. Кто ответил на наше приглашение к заседанию?

– Аполлон, Арес, Афина, Афродита... – перечисляет Гермес с бесстрастной размеренностью автоответчика, по-прежнему глядя в окно, тем более что там, за окном, показалась знакомая фигурка – как обычно, в чем-то серебристом.

– Нет, он нарочно меня злит! – снова округляет глаза Зевс. – Что ты мне богов по алфавиту перечисляешь? Я их разве по алфавиту ценю?

– Ваша Светлость, я ли виноват в том, что большинство богов Олимпа носят имя на «А»? Видимо, каждый из них хотел... вернее, родители каждого из них – в том числе и Вы, собственной персоной, – хотели, чтобы их ребенок был первым. Богов не на «А» мало.

– И всё-таки: кто-нибудь из тех, кто не на «А», ответил на приглашение?

– Гефест. Дионис. Прометей. Психея – за себя и за мужа: он в командировке.

– В какой еще командировке? Не помню, чтоб я его в ближайшее время куда-то отправлял.

– Прости, отец, это я отправил. Уж очень он просился, на Земле побывать хотел. Пришлось придумать для него деловое задание.

– Ладно, прощаю. Должен же ты приучаться к самостоятельности… Хотя я этому мальчишке, этому самонадеянному сыну Афродиты и Ареса, ничего бы не поручал. Вот уж кто с пелёнок готов к самостоятельности!.. А кстати, почему это ты называешь его не по имени, а «мужем Психеи»? Он ведь всё-таки бог, в отличие от своей простолюдинки-жены. Небось, уже и забыл исконное его имя – Эрос? Привык к римским: Амур да Купидон? И ведь мало того, что они меняют имена богов, так еще и дают им несколько имён сразу!

– Но у некоторых богов и исконных имён два, а то и больше. Тот же Эрос – еще и Эрот, Эротос. Или Аполлон – еще и Феб, – возражает Гермес (сам он у римлян – Меркурий).

– Это наше дело, сколько имён давать богу! Наше, а не их, пересказчиков-мифотворцев. – Зевс категорически отвергает римские имена богов-олимпийцев, в том числе и столь громкое по звучанию имя, которое римляне дали ему самому, а потом еще и планете: Юпитер. – Ладно, оставим это… А ведь и тех, кто не на «А», ты опять называл по алфавиту!

– Да. Я понял, – оправдывается Гермес, отвернувшись наконец от окна (барышня в легком серебристом одеянии уже исчезла из поля зрения, вошла во дворец). – Я и в самом деле подсознательно называю их по алфавиту – чтобы никого не обижать. А Вы как хотели бы?

– Я как хотел бы! – возмущённо фыркает Зевс. – По старшинству, естественно. По авторитету, заработанному веками. Эх ты, а еще взялся учить меня светским манерам!

– И кто же в таком случае должен быть первым?

– Сказать? – Глаза Зевса становятся маленькими и хитрыми. – Не разболтаешь? А то ведь я кучу врагов вмиг наживу.

– Не разболтаю. Скажите.

– И по древности рода, и по авторитету среди богов – на первом месте Прометей. Но они в этом, хоть убей, не признаются! Ни люди, ни боги не любят тех, кто заведомо лучше них: умнее, порядочнее, благороднее, просто красивее. Не любят они этого! Сразу как бы вычеркивают из числа сопоставляемых, выбирают «лучшего» из средненьких, а объективно лучшему отводят место где-нибудь в хвосте. И притом каждый знает, что это ложь. Но – величие, признанное и уважаемое всеми, их оскорбляет, что ты будешь делать!

– Значит, по справедливости Верховным правителем Царства Гелиоса должен быть Прометей, а не Вы?

– Ну и логика, – почти шёпотом произносит Зевс: у него иссякли силы для громкого возмущения. – Такая странная логика, что я не желаю даже вдумываться в смысл твоего замечания.

– А распяли Прометея все-таки не «средненькие», а Вы, – с беспощадной прямотой заявляет Гермес.

– Не я, – отвечает Зевс сурово. – Рок. Веление неумолимых законов Космоса, его творцов. Всё живое призвано развиваться самостоятельно. Боги не должны вести людей за руку, манипулировать ими, как куклами на ниточках. Не имеют они права и одаривать смертных своими способностями. Прометей нарушил этот закон и искупал свой грех веками страданий. Только после этого получил право вернуться в сонм богов. Он, между прочим, имел возможность отказаться от возмездия – но тогда перешел бы в разряд смертных. Не захотел. Значит, счёл это наказание по силам себе.

– Что ж, Вы умеете быть объективным, отец, несмотря на неприязнь к нему.

– Да, но я никогда не признаюсь в высокой оценке Прометея во всеуслышание. Иначе лишусь поддержки массы «средненьких» – тех, кто не вынес бы и первой стадии его мук, мгновенно согласился бы на что угодно: раскаяться, стать смертным, перестать вообще существовать – быть рассеянным в космическом пространстве.

– Разве среди богов есть «средненькие»? – удивился Гермес.

– Ну, относительно, конечно. Относительно Прометея, так скажем... Ладно, вернемся к делам сегодняшним. Что, остальные своих визитных карточек не прислали? По Интернету, естественно, – «физически» я этого уже давно не требую.

– Артемида прислала, но с загнутым левым углом: не будет. – Тут Гермес опять переходит на самый невинный тон: – Кстати, если изменить ее истинное имя на данное ей римлянами, то она будет не на «А», а на «Д» – Диана.

Зевс не считает нужным возмущаться, просто игнорирует сообщённое:

– Так что же, Артемида все-таки вернулась к реальным визиткам?

– Ну нет. Она ведь всегда была против «убогого консерватизма»… Но при этом неизменно защищает красивые традиции. Вот такой вот сложный характер! – В голосе Гермеса слышатся плохо скрываемые нотки восхищения. – Нарисовалаона этот загнутый угол. Любит дурачиться за компьютером… Да, Гера выразила желание присутствовать, как же это я забыл!

– «Выразила желание», – хмыкнул Зевс. – Еще бы она, моя жена, не явилась! «Не придешь – приведут поневоле», вот и весь с нею разговор, если по справедливости. А между тем она-то и подаёт пример анархии в нашем сугубо иерархическом обществе… Я вообще хочу поменять их местами с Афродитой. В новом царстве, естественно. Афродита за протекшие эпохи стала породистой аристократкой, а эта... кухарка!

– Ну что Вы, – сдержанно протестует Гермес (Гера – его мачеха, говоря языком землян). – Ваша супруга – настоящая королева. С прекрасными манерами, с чувством собственного достоинства, гордая и независимая, статная...

– «Статная»! Когда невозможно сказать «стройная», говорят: «статная». Хорошо, убедил: не кухарка, а надсмотрщица за кухарками. Или, точнее, за горничными. Я тебе, Гермес, скажу откровенно – ты уж теперь взрослый, сам влюблялся не раз: сколько лет я любуюсь Афродитой!..  

Зевс поморщился, опять вспомнив о людях, об их нелепых домыслах: выдумали, что Афродита – его дочь! «Будь она моей дочерью, с чего бы ей рождаться в море да еще из раковины? Дочь она – владыки морей Посейдона и нимфы… забыл имя…».

Зевс раздражается из-за участившихся в последнее время провалов памяти и переводит это раздражение на саму Афродиту: «Она-то считает себя дочерью бога небес Урана – прародителя всех богов этой Вселенной. То есть претендует на принадлежность к самому древнему роду. Ну как же!» – хмыкает он и переходит к давно наболевшему:

– Знаешь, сын, еще о чем я думаю: может, пришла пора отдать Землю дьяволу?

– Как «отдать»? – Гермес оторопел. – И что тогда будет с планетой?

– Да с планетой-то ничего особенного. Речь о людях. Но и с ними ничего особенного. В планах у дьявола всегда одно и то же: зомбировать население. Чтобы все твердо помнили, что он – их Вождь и Учитель, что так было всегда и будет вечно. Он истребит тех, кто поначалу станет сопротивляться, а потом и сопротивляться будет некому. И тогда все заживут счастливо, под его единоличной властью… безо всяких там Советов богов, как у нас.

– Отец, ты с ума сошел?! – аж задохнулся от возмущения Гермес. – Даже самой планете отнюдь не безразлично, кто распоряжается жизнью на ее лике, а уж тем более землянам!.. И тебе не жаль их гениев, праведников, мучеников? Зачем они столько страдали, если в результате мы отдадим их планету дьяволу?

– Да, Земля, Земля... Ее, конечно, жаль: живая, с живой душой. И стонет ее душа давно, вместе с праведниками. Ладно, об этом после. На совещании всё обсудим. Только о дьяволе там молчок! Я пока еще не обдумал, в какой форме преподнести это свое намерение богам… А сейчас давай с тобой поговорим о пустяках. Мне надо отдохнуть перед заседанием, расслабиться…

Так вот, мы с Афродитой росли вместе. Может, поэтому я долго не обращал на нее внимания: больно хорошо друг друга знали, с младых ногтей. А потом – наблюдал. Как она венчалась с Гефестом, уже в этом царстве, когда все мы родились заново и она стала ровесницей ему, моему сыну. Как он беспрестанно мучился муками ревности и в конце концов расстался с нею – из самоуважения: ему постоянно сороки на хвосте приносили сплетни об ее изменах. Я не верю. Просто она слишком красива, чтобы женщины прощали ей это…

Ну да, застал ее Гефест однажды с Аресом. Что было, то было, не спорю. После этого, естественно, стал ее мужем Арес. Но тут она сама не вынесла – ушла: очень уж агрессивен был в припадках ревности, прямо бешеный. Да еще если переберет на пиру – ну-у, святых выноси!

Гермес прилежно слушает (благо, уже сидит возле стола, а не стоит), думая: «До чего все старики похожи! Любимое занятие – вспоминать прошлое, неторопливо, обстоятельно. Они, видно, за этим занятием отдыхают от былых жизненных бурь. И не догадывается отец, что жизненные бури для него отнюдь не кончились: на Совете богов он наверняка получит отпор по основным пунктам своего доклада».

А Зевс продолжает:

– И всё я как-то... словно во сне был. Но последние месяцы – не могу без нее, и всё тут! Ну ни единого дня! Надо, не надо – вызываю к себе: придумываю какое-нибудь общественно важное дело. А сам любуюсь ее каштановыми кудрями, ее глазами: блестят глаза ее ярче золота, которое она так любит... Сам бываю у нее на каждом приеме. Засыпаю – вижу ее, просыпаюсь – губы шепчут ее имя. Наваждение, мудрый мой сын! Посоветуй, что делать. Ведь это как болезнь, а я хочу быть здоровым, мне надо быть здоровым – спокойным, занятым исключительно государственными делами.

– Твоя болезнь прекрасна, отец, – отвечает Гермес с улыбкой. – И государственным делам она отнюдь не помеха. Это молодые, влюбившись, забрасывают все дела, вас же... (проглотил слово «стариков») вас влюбленность делает более активными, поджигая ум и сердце. Всё нормально, отец! Ты полон сил, и это замечательно.

Гермес успокоился: план передачи Земли дьяволу не так уж занимает Зевса, раз он столь легко перешел от него к своим сердечным мукам. «При рождении заново у богов сохраняется память о прошлом, и, значит, они становятся всё мудрее, – думает Гермес, – так почему же они столь инфантильны в любви? Никакой мудрости, повторение ошибок из века в век! Неинфантильна, пожалуй, только Артемида: она попросту отвергает любовь. Считает, что всякая любовь конечна, а боги должны во всём стремиться к вечности. Хорошо декларировать это, но как выполнить?! А она выполняет... Но ах, какие у нее ноги! Длинные, стройные, гладкие, как отполированный мрамор!»

Лицо Гермеса вспыхивает внутренним огнём, и Зевс, приняв это за вспышку интереса к его рассказу, с новой энергией излагает свои сердечные радости и печали. А Гермес, начав с ног, мысленно рисует перед собой фигурку Артемиды в коротком костюме охотницы; отодвигает фигурку от себя, снова крупным планом представляет ноги, самые красивые, какие только есть у богинь, – и у него дух захватывает от этой красоты. Короткая белая юбочка не мешает рассматривать ноги почти по всей их длине. «А ну-ка я теперь одену ее в длинную юбку – с таким долгим-долгим разрезом спереди... нет, сзади... а теперь сбоку...» Он представляет, как Артемида идет своей упругой походкой и облегающая тело шёлковая ткань колеблется, то закрывая, то открывая умопомрачительную полоску ног, неверную, как сам женский характер…

– Я тебе еще вот что скажу по секрету, – доходит до его сознания голос Зевса (видимо, благодаря слову «секрет»): – Она ведь, Гера-то, завела себе пассию на своей планете – ну, той, которую она опекает. Ей сорок, ему двадцать. Каково? Ох, не терплю я распутства! – Тут он слегка сбивается с тона под удивленным взглядом Гермеса: все боги знают, сколько «пассий» сменил в одном только этом царстве сам Зевс. – Да я не об увлечениях! – протестующе восклицает он. – Я о таких вот извращениях: ей сорок, а ему двадцать!

– А если ему сорок, а ей двадцать? – наивным тоном спрашивает Гермес.

– Ты что это? – возмущённо вскидывается Зевс. – Ты кого это защищаешь? Я ведь тебя знаю: обязательно тебе надо кого-нибудь выгораживать, «спасать» от меня. Вроде я – всеобщий враг!

– Да Вас и выгораживаю, – улыбается Гермес. – Вас и Ваших юных поклонниц.

– Ах меня! Ну, тогда другое дело. И что ты хотел сказать в мою защиту? Я внимательно слушаю.

– Только то, что в любви возраст не имеет значения. Созвучие духовных вибраций – вот единственное условие взаимной любви. Собственно, это не мои слова – Артемиды. Я вот тоже влюблен в барышню, которая старше меня. Да еще и моя сестра по отцу, то есть единокровная. Вообще, отец, прекратил бы ты это: с какой из богинь ни сблизишься душевно, обязательно окажется родственницей! И всё из-за твоего... (проглотил слово «распутства») твоей невоздержанности. Надоела Гера – разведись, но нельзя же грешить по всей Вселенной! Начнется в конце концов генетическое вырождение богов, из-за всеобщего близкого родства.

Гермес и сам не заметил, как стал говорить серьезно и даже раздраженно. Видимо, сподвигли его на это только что промелькнувшие мысленные картинки. Не будь Артемида дочерью Зевса, она могла бы стать его, Гермеса, женой! Ну куда ни повернись, сплошь дети Зевса! «Вселенский распутник, прости Господи», – мелькнуло в сознании помимо воли, и Гермес встал: пора уходить, иначе он наговорит отцу непростительных дерзостей.

Зевс не отвечает на упреки сына, ибо отвечать ему нечего. Он хорошо понимает своих детей, многим в нем недовольных, но и менять образ жизни ради них не собирается.

– Устал я, сынок, – говорит он вместо протеста или оправданий. – Хочу в новую эпоху, в новую Вселенную. Отдохнём там как следует, омолодимся, кое-кого из богов высшего ранга освободим от занимаемого поста, как не оправдавших доверие... Вообще жизнь пойдет по-другому, вот увидишь. И барышню твою сделаем чьей-нибудь еще дочерью, не моей. (Зевс отлично знает, о ком идет речь.) Не расстраивайся, сынок: у нас с тобой впереди века и века, и единственной серьезной бедой может быть только скука, отсутствие интереса к жизни. А горести, боль в сердце, картинки прелестные перед глазами – это хорошо, это нормально.

«Чёрт, не подумал! – рассердился на себя Гермес. – Мои мысленные картинки были такими яркими, что их увидел и отец. Ах, неловко!.. Вот тебе и космическое возмездие за неуважение к отцу – глотай!»

– Ты, небось, в приёмный зал собрался? – продолжает отец, дипломатично возвращаясь к повседневным делам. – Хочешь посмотреть, не прибыл ли кто из званых, чтобы пообщаться со мною до совещания? – Голос его звучит с усталой нежностью, и не любить его в этот момент невозможно.

Гермес старается ответить как можно мягче, прося прощения одними глазами:

– Там прибыл один незваный, папа. Что с ним делать? Говорит: посланник Абаддона. Кто такой Абаддон?

– Эвфемизм, мой мальчик. Имя отпавшего, из наших. После наказания за гордыню и за неуважение ко Всевышнему он улетел в другую Вселенную. Теперь он занимает в тёмном мире ту же должность, что я в Светлом: правитель «вселенной». Хотя какая у него «вселенная»? Так, конгломерат тёмных планет на периферии разных Солнечных систем.

– Прости, отец, а какие планеты ты называешь «тёмными»?

– Как, ты и этого не знаешь?! Чему тебя только учили наши мудрецы, наши профессоры мировоззренческих наук? Тёмнымимы называем планеты, подпавшие под власть этого самого Абаддона… Так вот, теперь он снова здесь. И ему даже удалось создать для себя бункеры на нескольких мелких планетах в дальних уголках нашей Вселенной.

– Ах вот в чем дело! Понял я, что это за эвфемизм. Вы говорите: Абаддон, а подразумеваете: дьявол, сатана. То есть наш разговор вернулся всё к тому же – о судьбе планеты Земля! Недаром этот посланец уверял меня, что ты сам заинтересован во встрече с ним. Сат – так, кажется, его зовут.

– Да-да… Дипломатический представитель тёмного мира. Я отказался общаться с самим Абаддоном: это унизило бы меня как Верховного правителя Светлого мира. И тогда они попросили разрешения прислать ко мне своего представителя – для предварительного обсуждения условий мирного договора с ними, с тёмными. Я такого разрешения пока не дал, но недавно наша разведка донесла, что Абаддон уже выслал ко мне своего посланца… Ох, сложно это, сынок. Подробности потом, а сейчас, пожалуй, давай сюда этого Сата: у меня еще есть время до заседания Совета.

Гермес торопливо направляется к двери, боясь гораздо более жёсткого возобновления дискуссии с отцом, но его останавливает крик Зевса:

– Нет! Скажи: завтра с утра! Да пусть не является раньше одиннадцати! Знаю я этих подхалимов: готовы с шести утра ждать под дверью.

Гермес разворачивается своим гибким корпусом, будто выполняя плавную танцевальную фигуру, и укоризненно замечает:

– И опять Вы кричите. Ну вот зачем Вы кричите? Я же рядом.

Зевс смущён:

– Да ведь ты уже уходил, мог не услышать.

Гермес, укоризненно качая головой, выходит.

(ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ)