Алла Пугачева

     В детстве у меня был знакомый - белобрысый мальчик Женя Мельников. Его называли Сусликом, а когда он брился налысо, то  - Мюллером. Мюллер ему больше подходило, это я сейчас, только что понял, ведь Мюллер - это мельник по-немецки. Хотя в то же время - думать о том, что ему больше подходило - ни к чему. Женя любил Аллу Пугачеву. Он любил ее всю: ее платья, ее песни, ее фотокарточки. Когда на экраны вышел фильм "Женщина, которая поет", и заборы страны были облеплены плакатами Аллы Пугачевой, то Женя сорвал один плакат и съел. Нет, конечно, не сразу, а постепенно. Он порвал плакат на мелкие кусочки, а потом добавлял их себе в суп. Когда в воскресенье, после обеда, последний кусочек плаката был доеден, Женя-Суслик вышел во двор погладил себя по животу и сказал: 
      - Теперь она моя! 
     - Она никогда не будет твоей, - ответил я и ударил его тяжелым солдатским ботинком по голени. Других ботинок у меня не было. Фигли - тогда ж у нас была совдепия. 
Женя согнулся от боли, но на его губах играла улыбка. Он был счастлив, и не стал со мной драться. 
     - Тебе завидно! - сказал он и побежал к реке, навстречу солнцу, такому же рыжему, как волосы Аллы Пугачевой. 
Конечно, мне было завидно. В тот день я и написал письмо Алле Пугачевой. Я написал, о том, что хоть Суслик и сожрал ее плакат, но все равно, я ее больше люблю и хочу быть с ней, и что жду ее. Я не знал адреса и подписал конверт: "Алле Пугачевой". 
Этого было достаточно. Через неделю мне пришла телеграмма с короткой фразой: "встречай выезжаю". Поезд приходил рано, в шесть утра. Я завел будильник на четыре и положил его под медный таз, чтобы он громче звенел. Правда, это оказалось лишним, я просто не смог заснуть - все думал: что я ей скажу, а вдруг я ей не понравлюсь. Еще мне было интересно, в чем она будет одета? Хорошо бы в такую белую рваную простыню, в которой она пела песню на стихи Шекспира: "Уж если и разлюбишь, дак теперь", тогда бы я ей сказал, что когда сплю, то укрываюсь такой же рваной простыней. Я ее порвал из-за любви. 
На вокзал я пришел рано - всходило солнце, легкий ветер гнал мятую газету "Правда"; пьяный дворник пел на вокзальной скамейке: "Все могут короли..." и ему подвывала грязная одноглазая болонка. Я грустно смотрел на нее и моргал. В тот момент я думал, что Алла Пугачева может и не приедет ко мне, но поезд пришел ровно в шесть, и в серой толпе прибывших засияли огненно рыжие волосы Аллы Пугачевой. Одета она была в настоящие джинсы фирмы 'Lee', желтую футболку с изображением Алена Делона и темные большие очки. Я сразу понял, что очки ей для того, что бы в поезде ее не узнали и не попросили спеть. 
     Алла Пугачева подошла ко мне, сняла очки, и я увидел, ее большие изумрудные глаза. Они были гораздо красивее, чем в нашем черно-белом телевизоре. 
     - А вот и я, - сказала Алла Пугачева. 
     - Да, - сказал я, и мы пошли по черному от начавшегося внезапно дождика асфальту. Светило солнце и шел дождь... 
     - Дождь, когда приезжаешь это к счастью, - сказала Алла Пугачева. 
     - Это грибной дождь, после него всегда бывает радуга. 
     - Да, радуга. 
В небе, над гастрономом появилась радуга. 
     - Любишь, говоришь меня? - спросила Алла Пугачева и приостановилась. 
     - Люблю и хочу быть с вами. 
Алла Пугачева провела рукой по прекрасным волосам. В свете утреннего солнца засияли ее веснушки. Прозрачные капли дождя стекали по ее щекам и отражали облака. 
     - Знаешь, мальчик... Любовь вещь жестокая и злая. Знаешь, зачем я приехала? 
     - ? 
     - Хочу избавить тебя от нее. 
     - А как? А зачем? 
Алла Пугачева не ответила и, махнув рукой, быстро направилась к гастроному.
Я ринулся за ней, наступил на развязавшийся шнурок и чуть не брякнулся в лужу. 
     - Как? У писателя, которого сейчас все читают, написано, что это делается через постель, - на ходу ответила мне Алла Пугачева.      - Зачем? Да фиг его знает, зачем. Разнообразия хочется. Надоели мне эти вечные гастроли и лицемерные рожи. 
     - У какого писателя? 
Алла Пугачева не ответила - мы подошли к дверям гастронома и она стала в них стучать кроссовками. Кроссовки у нее были фирменные. Настоящие! 
     - Дак ведь, закрыто, - сказал я. 
     - Ебаная совдепия! - закричала Алла Пугачева красивым низким голосом. 
     - А что вы хотите там? 
     - Называй меня на "ты". Водки я хочу. Чего ж еще. 
     - Водки? - удивился я. 
     - Ну да! Какая ж постель без водки! Да и просто чисто выпить хочется. 
Я в то время в тонкостях постелей не разбирался и промолчал. 
     - Придется брать у таксистов. - Алла Пугачева вытерла мокрый от дождя лоб. - Пошли! 
     Я почапал за ней к таксистской стоянке. 
     Таксисты узнали Аллу Пугачеву и с радостью дали ей водки и банку 'Завтрака туриста' за бесплатно. Я все боялся, что они попросят Аллу Пугачеву спеть; но таксисты, видимо, постеснялись и только попросили, что бы Алла Пугачева дала им автографы. У одного таксиста она расписалась на щеке и со звонким смехом сказала: 
     - Спасибо, мужики! Только вот, как мы будем Завтрак туриста открывать? У меня консервного ножика с собой нет. Нет у меня привычки - ножи с собой носить. 
У таксистов консервный нож был. Они нам Завтрак туриста окрыли. 
     - Завтрак тракториста - пошутила Алла Пугачева и передала открытую банку мне, что бы я ее нес, а водку (две бутылки Пшеничной) понесла сама. 
     Я сказал, что ко мне лучше идти не надо, потому что у меня постель маленькая; и что хоть Алла Пугачева и не велика ростом, (в то время я ее был даже чуть ниже) но все равно мы бы у меня на постели не поместились. Фигово еще и то, что мои предки или очень удивились бы, или бы обрадовались. Мать же у меня тоже  Аллу Пугачеву любила, но не так как я, а просто ее песни. Она бы точно стала ее вареньем и чаем угощать. На фига все это! 
     - Да, конечно, на фига все это - сказала Алла Пугачева. - Пойдем в гостиницу, только давай сначала выпьем на природе, а то у меня от этих гостиниц уже голова кругом идет. Сам понимаешь - гастроли. Вся жизнь на колесах. Это вы все, наверное, думаете, что у певицы жизнь легкая. 
     - Я так не думаю.
     Я и правда не думал ничего такого. Я просто любил Аллу Пугачеву. 
     - Вот и хорошо. 
     Мы уселись с Аллой Пугачевой на скамейку под березой и стали смотреть на реку. Нет, смотреть стал я, на меня что-то напала нерешительность, я снова не знал, что сказать Алле Пугачевой. Не знал, что бы ее заинтересовало. А ей было не до меня, она все никак не могла открыть бутылку и ругалась: 
     - Драть в сраку! Вот, блять, фабрики! Совковое фуфло! Не могут скоты нормальные крышки сделать для бутылки. 
     - Давайте, Алла Пугачева, я попробую. 
     - Ну вот. Я ж тебе велела, что бы ты меня на "ты" называл. Так мы с тобой не сговоримся! 
     - Хорошо. Буду называть на "ты". 
     - Вот и океюшки. 
     Алла Пугачева положила мне руку на голову, потрепала по волосам и улыбнулась. Я заметил, что у нее между зубами щель. 
     - Есть такая примета, что у счастливых людей щель между зубами, - сказал я. 
Алла Пугачева прыснула от смеха и даже немножко покраснела. Я заметил, что ей эта моя фраза понравилась. 
     - Слушай, Алла, а вот скажи, а как там у вас в Москве? - вгрызаясь зубами в металлическую пробку, спросил я. 
     - Не поняла? - широко открыла глаза Алла Пугачева и заморгала огромными ресницами. 
     - Ну, там - мавзолей, Кремль. Как там? Он - какой? Сам то я ни разу не видел, - я вдруг обрезал губу об острый край пробки, и горлышко бутылки окрасилось красным. 
     - А-а-а... Кремль, - усмехнулась Алла Пугачева. - Кремль на месте. Обычный он. Стоит. Так что все нормально. 
     Я наконец-то открыл бутылку и передал ее Алле Пугачевой. Она зачем-то перекрестилась, выпила и нюхнула Завтрак туриста, чуть-чуть запачкав кончик носа в томате. 
     Я тоже выпил, подавился и закашлялся. Я раньше пил водку, только, не очень много и, конечно же, не с Аллой Пугачевой. 
     - Хорошо тут у вас, - сказала Алла Пугачева, потянулась и похлопала меня по спине. 
Я перестал кашлять и оглянулся. Было и, правда, хорошо: березы, речка. В речке привязанные к берегу пустые лодки. Я подумал, что ради Аллы Пугачевой, точно, сегодня одну угоню. 
     - Алла, может, ты споешь? 
     - Не сразу, не сразу, - задумчиво сказала Алла Пугачева и выпила. На этот раз очень много. Оторвавшись от бутылки, она утерла красную томатную точку с кончика носа и вдруг неожиданно затянула: 

                         Я несла свою Беду 
                         По весеннему по льду. 
                         Надломился лед - душа оборвалася, 
                         Камнем под воду пошла, 
                         А Беда, хоть тяжела,- 
                         А за острые края задержалася. 

                         И Беда с того вот дня 
                         Ищет по свету меня. 
                        Слухи ходят вместе с ней с Кривотолками. 
                        А что я не умерла, 
                        Знала голая ветла 
                        Да еще перепела с перепелками...

     Там еще были куплеты, но я запомнил только эти два. 
     - Грустная песня, - сказал я. - Я ее у тебя, Алла в репертуаре не слышал. 
     - Это - Высоцкий. Знаешь? 
     - Конечно, знаю. Он про зону песни поет. Блатняк. У него еще голос такой же, как у нашего учителя по труду. Такой же хриплый. 
     - Да, что ты понимаешь!.. - немножко раздраженно сказала Алла Пугачева и снова выпила. 
     Первая бутылка кончилась, и я открыл вторую. 
Алла Пугачева вдруг соскочила со скамейки. 
     - О кей! Жизнь одна! Не будем о грустном! 
     Она, пританцовывая, запела песню про Арлекино. Очень громко. К нам подошли два мента. 
     - Эй, что за еб твою мать! - закричал один. 
     Алла Пугачева прекратила пение и со злостью крикнула: 
     - Тебе чего надо, козел! Не видишь, людям весело! - опьянела она очень сильно. Пошатывалась. - Пошли на хрен, сучары! Не видите что ли, - кто я такая! 
     У одного мента подпрыгнула фуражка на его тупой башке, а у другого вытянулась челюсть. 
Они схватили Аллу Пугачеву за руки и молча потащили к своей ментовской машине. Я взял бутылку и побежал за ними. 
     - Дяденьки! Это ж - Алла Пугачева! Вы что ее не узнали - кричал я. 
     - Уйди отсюда, пацан, - сказал один мент, а второй выхватил у меня бутылку и пихнул ее себе в карман. Вдвоем они затолкнули громко матерившуюся Аллу Пугачеву в машину и повезли. 
     Я побежал за ней, но машина, обрызгала меня грязью и скрылась за углом. 
     В голове от выпитого немного шумело, меня подташнивало. Я добрался до двора, увидел там Женю Мельникова-Суслика и сказал: 
     - Ко мне приезжала Алла Пугачева. 
     Суслик цыркнул через зубы слюной.
     - Ну и где она теперь? 
     - Ее менты забрали. 
     Суслик принюхался.
     - Ты чего пил портвейн что ли? 
     - Не портвейн. Мы выпили немного водки. Там еще Завтрак туриста остался на скамейке. 
     Суслик сплюнул еще раз и повертел пальцем у виска. 
А меня вдруг начало рвать. Вроде я Завтрака туриста не ел, но рвало меня именно им. Суслик ржал, а мне было предельно хреново. 

     Сразу после армии Женю Мельникова-Мюллера посадили в тюрьму, за убийство тещи. А я и, правда, избавился от любви через постель. Точнее через больничную койку. В тот день хорошенько проблевавшись, я рассказал матери, что ко мне приезжала Алла Пугачева. На следующий день мать отвела меня к врачу Колтошнику. Тогда, как раз пробовали лечение электрошоком, и мне досталось от Колтошника по первое число. 
Больше я Аллу Пугачеву в живую не видел. Да и не хочу. Дело в том, что когда я ее вижу в телевизоре, то мне уже становится нехорошо. Это не оттого, что она плохая певица, а от чего то другого...